Прибежище

Эндрю мчался по трассе I-95 в южном направлении на краденой машине Билла Риза, не замечаемый полицией. Во Флоренсе, штат Южная Каролина, он заехал на парковку у супермаркета Walmart рядом с развязкой I-95 и 20-го шоссе штата и там свинтил местные номера SKW 263 с первой попавшейся машины. Что характерно, владелец в полицию о пропаже не заявил, а просто заказал дубликат, решив, что потерял номерной знак по неосторожности. 11 мая Эндрю прибыл в Майами-Бич, покрыв за двое суток под 1800 км. Теперь ему первым делом нужно было подыскать, где столь же незаметно остановиться.

Грязно-розовая гостиница Normandy Plaza преимущественно с односпальными номерами, на углу Коллинз-авеню и 69-й улицы, в нескольких милях к северу от Южнобережного пляжа, с фотографиями якобы однажды заночевавшей там Мэрилин Монро и муляжом головы аллигатора над конторкой портье, являла собой обратную сторону Луны по сравнению со стероидным раем, которым сделался этот берег для богатых геев-отдыхающих, но все-таки и она выходила фасадом на океан и располагалась в пешеходной доступности от нудистского гей-пляжа. Эндрю припарковал красный пикап Билла Риза прямо у гостиницы, где тот и простоит несколько недель. Он нашел себе тайное прибежище у всех на виду.

12 мая 1997 года сразу три журнала вышли со статьями, представлявшими особый интерес для Эндрю. Time и Newsweek представили его самого в качестве главного подозреваемого в четырех убийствах, но личность его преподнесли в весьма разных ракурсах: Time охарактеризовал его как «светского гея», а Newsweek — как «заядлого тусовщика». Но более всего Эндрю заинтересовала третья статья — в Vanity Fair, поскольку этот журнал Эндрю ежемесячно изучал от корки до корки с просто-таки религиозным рвением. Только что появившийся в продаже июньский номер содержал статью Кэти Хорин[70], посвященную Донателле Версаче, сестре Джанни, где была, в частности, во всей красе представлена их роскошная вилла Casa Casuarina[71] на Южном берегу. Там же в виньетке была фотография семьи Версаче на пикнике, устроенном прямо на гей-пляже через дорогу от особняка вдоль набережной, куда прислуга прикатывала угощения прямо на сервировочных тележках. Почему-то никому из членов семьи дизайнера не приходило в голову, что выпивать и закусывать под фотокамеры репортеров напротив собственного дома и давать разрешение на публикацию этих фотографий небезопасно, поскольку так недолго сделаться и мишенью какого-нибудь ополоумевшего маньяка. Они просто хотели еще раз прикормить с руки ненасытного зверя — гламурную славу.

Но зверь тот, однако, был далеко не единственным творением местного Франкенштейна. Весь Южный берег (ЮБ) превратился в столицу наслаждений для геев западного мира, где рассыпающиеся в крошку от времени памятники ар-деко соседствуют с вылизанными до блеска стилизованными под старину фасадами ультрасовременных отелей, за входами в ряд которых нет ни часов, ни кресел, ни стоек портье — попросту ничего, что могло бы напомнить входящим туда о бренности их земного бытия. Местная экономика — это пузыри, вздымающиеся к поверхности со дна моря денег, которые приносит международная торговля наркотиками. Здесь на улицах присутствует причудливое смешение неспешных местных пенсионеров с колоритными нуворишами из латиноамериканской, немецкой и русской мафий, щедро приправленное компаниями модников и модниц со всего света. Оушен-драйв, где расположена пышная вилла Джанни Версаче, являющаяся там, между прочим, единственным частным владением, являет собой нечто среднее между римской Виа Венето с ее застройкой пятидесятых годов и нью-орлеанской Бурбон-стрит. Здесь в сезон, который длится с ноября по апрель включительно, перетекают нескончаемыми потоками из кафе в кафе и из ресторана в ресторан модели и физически совершенные образчики мужского пола, многие из которых спят и видят себя в бикини и плавках Speedo рекламирующими что-нибудь по телевизору. Здесь тренажерные залы регулярно прочесываются местными скаутами на предмет отлова новых звезд — прежде всего для гей-порно. Честно говоря, многие бедные, но красивые мальчики — с севера, с юга ли — с некоторых пор перестали мечтать о карьере в Голливуде и предпочли податься на Южный берег: а вдруг подфартит сняться в эротичной рекламе плавок? А не выйдет, так, может, какая другая сходная работа подвернется?

Южный берег стал средоточием вакханалии распутной роскоши и бесшабашной гульбы, где танцы ночами напролет среди сотен ритмично изгибающихся загорелых тел суть стандартная прелюдия к жаркому анонимному сексу. В предрассветные часы типичной здешней ночи в «Варшаве», первом большом ночном гей-клубе Майами-Бич, масса лоснящихся тел — накачанных, глянцевитых и будто отретушированных — являла собою весьма сюрреалистичную картину. Горе очутившимся в таких местах случайно. «Версаче поначалу появлялся в [ночных] клубах практически ежевечерне, — говорит Том Остин, наблюдательный хроникер светской жизни ЮБ, раньше писавший репортажи о ней для Miami Herald, а теперь ведущий раздела светской хроники глянцевого журнала Ocean Drive. — В другом ночном гей-клубе под названием „Парагон“ Версаче как-то раз приглянулся танцовщик, ряженный под ангела, и он стал его клеить. Танцовщик его сперва послал, типа: „Отлипни, противный старикашка!“ Тогда Версаче ткнул себя пальцем в грудь и артикулированно озвучил: „Версаче“. Парень мигом спрыгнул со сцены прямо в его объятия».

Версаче также пользовался сутенерскими услугами портье «Варшавы» по имени Джейми Кардона. Тот рассказывает, что приводил мальчиков на просмотр прямо на виллу Casa Casuarina, правда, к черному ходу.

«Версаче — главный фактор мифологизации всего этого места, — говорит бельгийский профессор-гей Ральф Хейндельс, преподающий историю Франции и французскую литературу в Университете Майами и сам живущий в южной части Майами-Бич. — Все эти модели имеют характерную латиноамериканскую внешность. А это был как раз его любимый типаж — мальчики-кубинцы. Южнобережный пляж — мировая столица латиноамериканской гей-культуры. Великое множество мальчиков по всей Южной Америке спят и видят перебраться в США и ради этого готовы на всё. Многие, как только соберут денег на авиабилет в один конец, тут же прилетают сюда в надежде приглянуться какому-нибудь Версаче и пристроиться к нему на содержание, и в этом плане Майами-Бич притягивает их как магнит. Это место для юных мальчиков куда заманчивее Голливуда, ведь здесь у них гораздо больше шансов».

Том Остин говорит: «Весь смысл Южнобережного пляжа — в сексе. Никогда и нигде в истории еще не было столь колоссального и концентрированного скопления секса и денег, как здесь, да и бесплатного секса тоже». Приоритеты тут, по мнению Хейндельса, зависят от силы страсти: «Сильное вожделение делает тебя более уязвимым. Ведь это все-таки территория США, страны, где практически всё строится и организуется вокруг твоей работы. А тут — оазис гей-культуры, в которой главная движущая сила — вожделение в самом что ни на есть прямом смысле».

Дана Кит, в прошлом модель-примерщица у Версаче, а теперь консьержка в местном отеле Astor, где любят останавливаться богемная публика и гости из Голливуда, объясняет специфику местного антуража следующим образом: «Им важно всё. Хорошая ли в номере акустика? А энергетика? А как тут у вас наркотики, на уровне? Симпатичных мальчиков много? Очень сложный букет приоритетов».

«Типичный распорядок дня в господствующей на Южном берегу культуре таков: (a) идешь размяться в тренажерный зал, (b) идешь на пляж и там, отдыхая, строишь планы на вечер, (c) отправляешься по клубам, (d) улетаешь на экстази с друзьями, которые, как и ты, успешно завершили перед этим исполнение пунктов (a), (b) и (c) ежедневной программы, и засим вступаешь в обитель сонма недосягаемых богов, — писал в 1995 году в журнале Out Гленн Албин, являющийся теперь главредом журнала Ocean Drive. — Затем из сонма богов постепенно начинают проступать отдельные образы профессионалов, официантов, любителей стероидов, однако на танцполе, усеянном кластерами тех, кто под экстази, — прочно слипшимися в процессе ферментации группками по трое-пятеро ребят с обнаженными торсами, — всякие различия и грани снова стираются, ближе к утру — до полной неразличимости».

«У нас самая интенсивная ночная жизнь в стране, — говорит колумнистка Miami Herald Тара Соломон по прозвищу Царица ночи. — Люди относятся к ночной жизни очень и очень серьезно. Тщательно подбирают наряды для выхода в свет. У нас же тут на Южном пляже собран весь генетический цвет мира. Нагляднее всего это видно в ночных клубах».

«Мы на самом топе. Нет в мире места с более красивым народом. Просто онемеваешь от этого, — говорит Брайан Энтони[72], юрист и романист, выросший на Багамах, а теперь живущий на два дома — в Нью-Йорке и Южном Майами-Бич. — Тут всё приглянулось Версаче. Он любил кубинских мальчиков. Мне не раз доводилось быть в компании настоящих красавцев, когда вдруг кто-то подходил и отзывал того или другого со словами „Пойдём, тобой заинтересовался Версаче“. Все мы тут немного консьержи каким-то чудным образом, потому что любим свое сообщество, и каждого, кто прибывает сюда с мыслью получить всё, что ему заблагорассудится, мы считаем своим долгом ублажить и доставить ему желаемые удовольствия. Тут просто свихиваешься от отблесков отраженной славы местных и заезжих знаменитостей.

При этом городок наш — по сути, приграничный. Тут готовы предложить любую контрабанду, да и вообще всё, что душе угодно; вот почему он так быстро развился и взлетел. У нас же, как на старом добром Диком Западе, всё продается и всё покупается. Поначалу на это слетелось всякое отребье. Следом потянулись модели — этакая кудрявая петрушка, которая, в свою очередь, привлекла всякий еврохлам и похотливых богатых старичков; и наконец сюда посыпались настоящие звезды. Получилось как в какой-нибудь аркаде, только в полный рост. Теперь вот гомики-золушки со Среднего Запада косяком стекаются сюда со своими хрустальными туфельками в поисках принцев. Вполне разумная альтернатива надеждам сделаться кинозвездами, отправившись на поиски счастья в Беверли-Хиллз».