На дне

«Эндрю явно был готов двигать булками за деньги. Я это с первого момента понял, как его увидел. И он был вечно на дозе. Я его и подсадил. На это дело он не скупился», — рассказывает Ронни, сорокатрехлетний постоялец Normandy Plaza с небесно-голубыми глазами и свалявшимися светлыми волосами — ходящий по улицам, как правило, босиком ВИЧ-инфицированный наркоман, живущий на пособие по инвалидности. С Эндрю они виделись практически ежедневно, пока Кьюненен скрывался в Майами-Бич от ФБР и полиции. Ронни много где бывал и хорошо знал уличную жизнь в окрестностях гостиницы. В 1997 году он снимал номер вскладчину с одной лесбиянкой и обычно проводил на улице время, когда соседка спала. Поэтому он и не мог не обратить внимания на постоянно припаркованный прямо перед гостиницей красный пикап с южнокаролинским номером; он вообще, похоже, никогда не уезжал, поскольку, выходя в пять-шесть часов утра на крыльцо гостиницы с чаем, Ронни всегда видел его там. Частенько видел он и самого Эндрю: «В любое время суток этот парень выходил из гостиницы, озираясь по сторонам, в бейсболке и темных очках. Я всякий раз здоровался: „Привет, всё путём?“ Наконец он подошел, спросил:

— Где тут крэк взять можно?

— Пойдем, покажу».

По прибытии Эндрю предъявил менеджеру гостиницы Мириам Эрнандес французский паспорт и водительское удостоверение на имя двадцатисемилетнего Курта Мэтью Де-Марса. Настоящий Курт Де-Марс был из числа последних приятелей Эндрю по Калифорнии.

Мириам Эрнандес — добродушная кубинка лет шестидесяти, работающая на ресепшене Normandy Plaza и никуда оттуда на протяжении своей многочасовой смены не отлучающаяся. 12 мая около 20:00 Эндрю впервые вошел в гостиничный холл в той самой одежде, которую и проносит бессменно на протяжении всех двух месяцев своего пребывания в Майами-Бич: шорты, спортивная майка без рукавов, сандалии без задника и небольшой походный рюкзак за спиной. Он представился туристом и заплатил за одну ночь в номере 116 тридцать долларов плюс налог. Мириам — хозяйка милая, но строгая в вопросах оплаты. Гостиница принимает только наличные. «На следующее утро я ему позвонила в номер в десять утра, пожелала доброго утра и спросила, как он. В десять тридцать он подошел и заплатил еще за сутки. В восемь вечера вышел в город, чтобы где-нибудь перекусить». По такому расписанию прошло три дня. На четвертый день Эндрю поинтересовался недельными расценками. «Хотел тут квартирку подыскать, — объяснил он Мириам, — ничего подходящего нет».

Тогда она предложила ему номер получше для постоянных жильцов, по соседству с Ронни на втором этаже за 32,50 долларов в сутки плюс налог. За телефон Эндрю платить не захотел и попросил его отключить. После этого он стал ежедневно спускаться в десятом часу вечера купить еды. Поужинав в номере, уходил из гостиницы повторно в одиннадцатом часу, надолго ли — неизвестно. «Обратно он мимо меня больше не возвращался. В девять вечера мы открываем калитку, ведущую на пляж, — объясняет Мириам. — И через нее можно хоть всю ночь ходить туда-обратно, не заглядывая сюда. Как-то вечером он спросил меня, как бы ему постирать вещи. „А стиральным порошком не богаты?“ Я даже вздрогнула — настолько невиданно очаровательная у него оказалась улыбка. И зубы идеальные». За все время до этого Мириам не видела, чтобы Эндрю хоть раз улыбнулся. «Очень одиноким выглядел, — говорит она. — Ни разу никого в гости не привел, с другими постояльцами совершенно не общался». Мириам, похоже, была совершенно не в курсе тайных дел Эндрю и Ронни.

Эндрю регулярно покупал кокаиновый крэк у дилера по имени Лайл порциями за десять, сорок или сто долларов (последняя весила два с небольшим грамма). «Ему определенно нравилась эта дурь, — говорит Лайл. — В основном крэк ему продавала пара девочек, которые на меня работают. Но и сам я с ним раз десять точно встречался. Приходил он к нам через день. Был всегда какой-то зашуганный, то и дело озирался, оглядывался через плечо». Итак, Эндрю тратил на крэк несколько сотен долларов в неделю, но вопросов, откуда у него деньги, продавцы ему, понятное дело, не задавали. «Через меня тридцать-сорок покупателей в неделю проходит, — говорит Лайл. — Он просто был одним из них. Мне было совершенно все равно, кто он такой. Есть деньги — бери товар». «Эндрю вписывался в местный пейзаж до полной неприметности. Держался всегда один, — рассказывает Ронни и добавляет: — Натуралам кажется, что мир геев такой же, как и привычный им. А на самом деле в мире геев всё иначе: если ты обо мне заботишься, то и я о тебе всегда позабочусь. В гей-сообществе все мы так тесно переплетены между собой, что образуем единую ткань, особый народ… Но мы не любим об этом распространяться».

Эндрю погрузился на самое дно мира проституток, сутенеров и наркодилеров, раскинувшегося всего-то в паре миль к северу от блестящего надводного мира Версаче. Лайл ежедневно проходил мимо красного пикапа Эндрю, пока 12 июня тот не переставил его на муниципальную крытую парковку на 13-й улице, всего в нескольких кварталах от виллы Версаче. Вскоре Эндрю наловчился отправлять заказы Лайлу на пейджер и посылать Ронни за дурью, которую Ларри или его девочки приносили в McDonald’s или Denny’s в двух кварталах от гостиницы. Курили Эндрю и Ронни обычно на пару в номере того или другого. Еще Эндрю взял за привычку ежедневно покупать поллитровку дешевой водки McCormick в винном магазине через дорогу, которую иногда там же и опорожнял из горла, презрев негодование продавца. Доведя себя до кондиции, Эндрю уединялся в ванной комнате. «Без понятия, чем он там занимался», — говорит Ронни, клянущийся, что секса с Эндрю у них не было ни разу. Ронни был нужен Эндрю исключительно как подручный, но он обижался, когда другие постояльцы нет-нет да и называли его шестеркой при Эндрю. «Ну да, я ходил за него с копами перетирать, он мне за это двадцать баксов отстегивал, нехило же! Зачем он тут на самом деле — он никогда не говорил. Но я все улаживал. Были и другие люди, которые за него с копами терки терли. Я-то уже понял, что он тут делал. Скрывался. Но я же не знал, что он людей убивал.

А вышло всё как-то так. Сидел я тут на задах. Он опять мимо идет, ну а я гляжу на него этак вопросительно и проницательно.

— Что уставился? Нравлюсь? — спрашивает Энди.

— Да, — отвечаю, — попка у тебя симпотная. Я вот думаю, не срубить ли нам бабок.

— А на чем?

— Ну так ты же булками двигать умеешь?

— Доводилось, — ответил Энди.

Так всё и закрутилось».

Ронни, знавший Кьюненена исключительно под именем Энди, как раз и научил его хитрости входа-выхода из отеля через заднюю калитку и встречи ночных гостей прямо у нее. «Он ни разу мне ни словом не обмолвился о том, кто он и откуда. Ну а я свел его с некоторыми старыми, но очень богатыми ребятами из окрестных мест. Для свиданий они использовали мой номер, на этом и я зарабатывал», — рассказывает Ронни. По его словам, среди клиентов Эндрю был один «британский сэр, — старый-престарый, старше Господа Бога, с состоянием в 93 млн», с которым сам он познакомился, работая в «шикарной церкви» в соседнем районе Бэл-Харбор. «Богатейшие люди мира тут живут, — делится своим наблюдением Ронни. — <…> И Сакс, и Нейман, и Гуччи открыли тут свои магазины». Кто бы ни был этот «сэр», он стал первым клиентом Эндрю по наводке Ронни, который, впрочем, признаёт, что монополии на поставку клиентов не имел, поскольку Эндрю и сам успешно их снимал, курсируя по гей-пляжу, начинавшемуся в пяти кварталах от гостиницы, а иногда и просто у входа в соседний отель, где останавливались туристы из Германии. «Однажды он привел в номер парня в браслете Cartier, — вспоминает Ронни. — А когда тот из гостиницы уходил, браслета на нем больше не было».

Через какое-то время тем не менее наличные у Эндрю начали иссякать, и Лайл, почуяв, что рискует лишиться выгодного клиента, решил вмешаться. «Дважды я сводил его еще с парой геев-проститутов», — рассказывает он, — чтобы помочь им скооперироваться в краже ювелирных изделий. Как говорит Лайл: «Проститутом-то он, конечно, был, но и перед кражей со взломом не останавливался, да и вообще срубал деньги на чем только мог. Он же специально целый день высиживал в гостинице, чтобы ночью тайком пойти на дело через черный ход. И чем он там только не промышлял. Крал в основном ювелирку: брюлики, „рыжьё“, всё, что в рюкзаке легко заныкать». Лайл до сих пор гордится перстнем с печаткой, полученным им от Эндрю в обмен на дозу крэка: «Снял его прямо с пальца и вручил мне в обмен на дозу ценой в двадцатку». Тем же маршрутом вскоре проследовали и дорогой плеер, и позолоченный бритвенный станок…