Тот демонстративно отвернулся к окну.

– Понятно. Слышь, смелый, да? Может быть, сержанта Дуськина пригласим?

– Кто это?

– Попутчик твой по патрульной машине.

– Не знаю. Он мне не понравился. От него чесноком пахнет. И от вас тоже. Отпустите меня…

– Я в толк не возьму: ты или совсем чеканутый, или взаправду смелый. Ну, мы это проверим. Ты хоть понимаешь, идиот, что твоя комсомольская анкета испорчена?

– Я ни в чем не виноват. А что идиот, так это точно…

Участковый встал из-за стола, подошел к зарешеченному окну.

– Вот это уже похоже на осознание вины. Слушай, Щедринский, ты знаешь Николая Сомова из тринадцатого подъезда?

– Конечно, знаю. Сегодня виделся с ним. Мы же в одном подъезде живем.

– Короче, меня тут попросили приглядеть за товарищем… Сомовым этим, в общем. А дел по горло. Мне одних жалоб от старушек разгребать на два века хватит. Так что, поскольку ты проштрафился, есть у меня к тебе просьба государственной, понимаешь, важности.

– Что за просьба?

– Сомов этот контуженый видимо, ну и несет всякую ерунду антисоветской направленности. Сказки рассказывает про Афганистан, к примеру. Ты за ним ничего подобного не замечал?

– Нет, – Вовка не сумел скрыть неуверенность в голосе. – А я тут при чем?

– Это твой долг – помогать своей стране.

«Что-то действительно много сегодня про страну», – подумал Вовка.

– Ты сказал что-то?

– Нет.

– Показалось, значит. На сегодня свободен. А про Сомова я серьезно. Поможешь – не забуду. Глядишь, карьеру сделаешь, Владимир Владимирович, и станешь большим начальником. Тогда про меня не забудь.

На следующее утро на душе у Вовки кошки скребли. Он не давал согласия стучать на Кольку Сомова, да и Надин отец конкретного ответа от него не дождался, но червь сомнения мучил, сдавливал горло и обжигал сердце.