— Элли, каждый день кому-нибудь исполняется пятьдесят. В этом нет ничего страшного. В наши дни это не старость, а всего лишь начало совершенно нового этапа в жизни. Ты не превратишься в старуху, ты просто…

— Это ты мне говоришь? Тоже мне, опекун нашелся! Нет, ну правда! Честное слово! Да что ж такое!

— Мы с девочками за тебя волнуемся. Серьезно. Нам кажется, что ты отказываешься признавать очевидное.

— А вот и нет!

— Ты понимаешь, о чем я? Так вот, слушай. Мы отменили вечеринку. Ладно, раз ты ее не хочешь, раз ты в таком состоянии, ее лучше отменить, но…

— Вечеринку? — тихонько спросила я.

— Но тебе придется с этим смириться. С днем рождения. Ты не можешь провести остаток жизни, притворяясь, что…

— Да не притворялась я. Я просто не знала…

— Да, и вот еще что: я знаю, что тебе сейчас нелегко, но все равно, ты не должна так разговаривать с Линнетт.

— Что-что?

— В те выходные, у ветеринара. Она очень любезно согласилась приехать и помочь тебе с котом…

С твоей чековой книжкой.

— А ты устроила в приемной ужасную сцену. Всех расстроила. И угрожала отравить ее средством от вредителей.

— Это была шутка, — проговорила я все тем же тихим голосом. Как ребенок, которого неожиданно отругали, хотя он весь день хорошо себя вел. Я почувствовала, что глаза наполняются слезами. Но ведь можно заплакать, если тебя ругают, даже когда тебе почти пятьдесят?

Почти пятьдесят, но ты не желаешь признавать очевидного (а может, и правда не желаю?).

— Не смешно, Элли. Помнишь, что мы всегда говорили детям? Шутка — это если все смеются. Линнетт не смеялась.

Ну хорошо, не смеялась. Она жалкая занудная тупица без чувства юмора, но не я же выбирала ее себе в жены, правда?

Он ждал, что я извинюсь. Я точно знала, что он ждет именно этого. Он всегда так делал, когда Виктория или Люси пририсовывали в газете усы премьер-министру или кучки возле тех, чьи зады оказывались на фотографии. Он никогда не просил их извиниться. Он просто садился, клал газету с усами и кучками на колени и смотрел на девочек с многозначительным видом, пока они не просили прощения. Извини, что премьер-министр выглядит как бандит с большой дороги, а у королевы понос. Прости за оскорбление столпов государства. Извини, извини, извини. Прости, что напугала твой драгоценный нежный цветочек-женушку разговорами о средствах от вредителей.

— Я не собираюсь извиняться, — заявила я, внезапно войдя в роль капризного ребенка, и даже топнула ногой, чтобы соответствовать этому образу. — Пора уже ей повзрослеть и научиться понимать шутки. И прекратить лазить в твою чековую книжку.

— Это наша чековая книжка, — холодно парировал он. Мне это не понравилось. Не понравилась его холодность. Я извинюсь, если после этого он не будет разговаривать со мной таким тоном.