Слова друга и тон, с которым он их произнес, несколько подбодрили Дульцова, и он решился озвучить ключевой вопрос — тот самый, который только что не осмелился задать даже самому себе.
— Как думаешь, какая скорость у нас была? — спросил он еле слышным голосом.
Дульцов знал ответ не хуже Романа, но ответ был заключен глубоко внутри него, в подсознании, и он не мог найти в себе силы осознать его. Он боялся самого худшего и его мозг автоматически блокировал эти сведения, не позволяя их анализировать. И Дульцов задал этот вопрос Роману, в надежде, что тот сделает то, что он сам просто не в состоянии был сейчас проделать — осознает и озвучит ему правду, тем самым или укрепив его дух, или очень сильно пошатнув его. Он совсем опустил голову и посмотрел на друга исподлобья испуганным и умоляющим взглядом, подобно тому, как преступник смотрит на судью в надежде услышать от него только одно — помилование. Сказав же «…у нас была?» Дульцов неосознанно стремился взять Романа в соучастники произошедшего и повлиять, таким образом, на его мнение, чтобы его «приговор» был не такой тяжелый.
— Километров пятьдесят…, — ответил Роман, смотря другу прямо в глаза. — Точно не больше шестидесяти, — добавил он, сделав небольшую паузу, как бы взвешивая свой ответ.
— Ты думаешь? — уже громче, с забрезжившей надеждой в голосе спросил Дульцов.
— Не больше шестидесяти. Точно! — Роман произнес эти слова уверенно и четко, отчего Дульцов заметно приободрился и поднял голову. — А мент-то тебе что сказал? — спросил Роман, увидев, что мысли друга начали проясняться и решив воспользоваться этим моментом, чтобы попытаться вернуть ему конструктивный настрой.
— Документы попросил, — задумчиво ответил Дульцов, и тут же весь сморщился в чувстве глубокой досады. — Зачем я ему документы-то отдал?! Он попросил, а я машинально пошел и отдал, — принялся негодовать он на самого себя.
— Да отдал — и отдал. А что бы ты с ним, спорить стал? Права бы качать начал? — вопросительно и на удивление спокойно заметил Роман. — Нет, тут бы ты никуда не делся — так и так пришлось бы отдать…
В этот момент мимо машины со стороны Романа прошел лейтенант, по-видимому закончив с лежавшим на дороге мужчиной.
— Когда он к мужику подошел, тот ему что-то передал, — сказал Роман, кивая головой на проходящего лейтенанта.
— Что передал?
— Не знаю, я не разглядел. Книжку какую-то.
— Книжку? — озадачился Дульцов, но спустя секунду взволнованно воскликнул: — Надо же скорую вызвать! И дорожную полицию тоже!
— Майор наверняка уже по рации вызвал. Они сейчас вообще должны моментом приехать, — сказал Роман.
Дульцов впал в легкое замешательство. Он поразился логике рассуждений Романа и одновременно был озадачен своей недальновидностью: ясно было, что его друг уже давно пришел в себя и не в пример лучше ориентируется в сложившейся ситуации. При этом он внутренне порадовался тому спокойному тону, с которым Роман произнес эти слова — очевидно он не считал ситуацию такой уж безнадежной, какой она виделась в этот момент ему самому.
Вечерний сумрак быстро окутывал город, и вскоре включили фонари, из-за которых дальше проезжей части и нескольких метров от нее стало трудно что-либо разобрать. Пробки уже не было, и машины проезжали мимо вставших посреди дороги автомобилей, практически не замедляя ход. Друзья успокоились и сидели некоторое время ничего не говоря друг другу, пока Дульцов не прервал тишину:
— Странно, до сих пор лежит, — сказал он, смотря на сбитого мужчину.
— Действительно странно, — согласился с ним Роман, наклонясь влево ближе к Дульцову и вытянув голову, в попытке посмотреть на то, что творилось перед машиной, потому что со своего сидения решительно ничего не мог разглядеть.
Мужчина, между тем, не то чтобы даже не вставал, а, более того, похоже, вообще никак не двигался все это время. Он находился на дороге в прежней своей позе — на боку, свернувшись калачом спиной к машине. И хотя на улице приморозило, и талая вода не разливалась уже в таком количестве, как всего несколько часов назад, когда стояло солнце, но все равно было еще довольно сыро, так что мужчина лежал практически в луже.
Полицейских рядом тоже не было: они все трое о чем-то живо общались в своей машине. Майор сидел спереди, а лейтенант на заднем сидении, выставив голову и плечи вперед, чтобы лучше слышать историю, которую эмоционально рассказывал водитель. История эта, по-видимому, была очень забавная, так как майор периодически начинал весело хохотать, запрокинув голову и широко раскрыв рот, отчего его роскошные усы как будто оживали — они забавно приподнимались и шевелились. Лейтенант при этом тоже расплывался в улыбке и, потряхивая головой, весело хихикал, постоянно искоса смотря на майора, отслеживая его настроение и готовясь в любой момент, чуть что, прервать свой смех.