Пришлось пояснить:

– Будущий материал для статьи! – фыркнула я в нетерпении. – Так что давай изобрази страсть и чувства своей широкой спиной. А я за ней спрячусь…

– То есть тебя еще и прикрыть нужно? – протягивая мне руку, задал очередной вопрос этот медлительный тип.

– Да, хранительница музея меня знает в лицо. А тебя – только в шлем и спецовку.

– Того самого музея, который недавно тушили? – заинтересованности в голосе Воронова стало в разы больше.

– Его самого. И вот мне теперь интересно, что общего у этой погорелицы и одного из самых известных коллекционеров страны…

– Может, любовь? – усмехнувшись, спросил Ворон, ведя меня в центр зала. Я от такого предположения едва не запнулась, а Виктор как ни в чем не бывало продолжил: – К живописи, деньгам, вкусной еде…

– Ты где-то специально курсы провокаторов проходил? – прошипела я.

– Нет, это врожденный дар, – широко улыбнувшись, ответил блондин и, чуть склонившись, прошептал на ухо: – Не завидуй.

– И не думала, – возмутилась я и шикнула: – Это ты себе не воображай, а двигайся давай к цели…

Так, шикая друг на друга, точно и вправду были парочкой, мы оказались рядом с нужным мне столиком.

Воронов заслонил меня от воблообразной леди, и я услышала:

– Ваше предложение, Фаина Александровна, дорогого стоит, – мягко произнес мужской голос с легкой хрипотцой.

– Милый мой Константин Львович, ну что вы, право слово, – отозвалась хранительница музея. Сейчас сварливые, недовольные интонации у этой дамы куда-то исчезли, сменившись медовой приторностью. От последней у меня, как у аллергика, даже в носу засвербело. – Есть в этой жизни вещи поважнее денег. Например, подлинное искусство.

– Тогда… За ценности, которые всегда в цене, – скаламбурил Бешметов.

Хранительница музея тоненько засмеялась, а в следующую секунду раздался звон бокалов. Я же, покачиваясь в объятьях Ворона, затаилась в ожидании продолжения разговора. Прижалась к мужской груди лицом так, что щека коснулась рубашки, и услышала: «Бум! Бум! Бум!» – стук сердца, запертого в клетку ребер. Бешеный. Сильный. Неумолимый, как сама жизнь.

Неужели у непробиваемого Ворона такой частый пульс? А по виду и не скажешь… На лице такое спокойствие, для которого кардиограмма должна выглядеть прямой линией, не иначе.

Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что и я в этот миг была далека от безмятежности. Кровь прилила к щекам. Особенно той, которая прижималась к груди Вика. А еще все мои чувства обострились враз, словно кто-то выкрутил резкость, звуки и запахи этого мира на максимум. Последнее – особенно. Я уловила исходивший от Ворона тонкий аромат кедра и лайма, к которым примешивались ноты железной окалины. Это сочетание оказалось удивительно приятным и… уютным. В другое время нюхала бы и нюхала, но не сейчас, когда разговор за столиком возобновился.

– Ну так как, Константин Львович, насчет вечера? – осведомилась хранительница музея. – Мое предложение честное…

– У нас с вами немного разные представления о честности, – возразил Бемшетов, и вроде произнес он это мягко, но мне почему-то послышалась в его словах сталь. – Так что я хотел бы уступок и…