— Я уж так, по-свойски. Моему сыну почти столько же, сколько и твоей девке. Так что, мы с тобой, можно сказать, одной возрастной категории, во!

— Так мне уж сорок девять… — тоскливо заявила Алевтина.

— Тю, напугала! — Таня с грохотом поставила чайник на плиту. — А я думала, шестьдесят.

Мать поджала губы, и Дина тут же постаралась сгладить этот момент:

— Действительно, мам, давай-ка, умойся и переоденься. В комоде на верхней полке халат мой возьми. У нас тепло, но носки надень. Они там же.

Алевтина кивнула и быстро вышла из кухни. Таня кивнула ей вслед, обращаясь к Дине:

— Обидела я ее, что ли? Красивая ведь баба… жалко… Чего она приехала-то?

— Из дома ушла. Говорит…

— Неважно, что говорит, — отрезала Таня. — Если баба из дома бежит, значит, хреново ей там до такой степени, что…

Из комнаты Дины донесся треск.

— Ой, мам, там верхний ящик сломан! — крикнула Дина. — Не переживай! Завтра отремонтирую!

— Дин, ты сама-то как? — негромко спросила соседка.

— Я, Танюш, у Риммы Анатольевны была.

— Это, которая… — соседка указала на стену.

— Да, хозяйка бывшая… несчастная женщина она. Сын погиб в Чечне двадцать лет назад. А он даже не солдат был. Снимал репортаж во время боевых действий… А у нее свечи горят, фотографии по всем стенам развешаны… — Дина поежилась. — Я там сознание потеряла. И увидела его… Только ты, пожалуйста… — она прижала палец к губам.

Таня перешла на шепот:

— Как мать твоего Тимура видела?

— Да… У меня сейчас такое состояние, что даже про домашние дела не могу говорить. Вот маму утешить надо, а я…

В коридоре послышались шаги, и им пришлось отодвинуться друг от друга и прекратить разговор.

— А кипяточек-то уже почти готов! Где-то у тебя тут пряники были, а, Дин? — Таня демонстративно зашуршала пакетами в шкафу.