– Одно американо и один нозет. – Ален быстро записывал сделанный Людовиком заказ. – Кофе будет приготовлено через несколько минут.

Когда Ален зашел за барную стойку, я обратилась к напарнику.

– Говоришь… Бывал тут в детстве? Скажи, а остановка здесь, в это заведении, случайно не повод побеседовать с знакомым официантом?

–Лаврецкая. – Людовик вздохнул, закатывая к потолку глаза. – Мы все равно застряли на этом острове. Раз ты отклонила мое предложение показать тебе довольно живописные пляжи, так почему бы не заскочить на работу к другу детства?

– Друг детства значит? –Скептически повторила я. – И как давно вы знакомы?

– Его матушка – прабабушка моего отца.

Официант Ален принес наш заказ. Он аккуратно поставил чашку американо и мой нозет на стол. Ален не стал разговаривать с Людовиком, а поспешил устранится, чтобы принять заказ у пришедших покупателей, кучкой столпившихся около барной стойки.

Я взяла в руки небольшую кружку с кофе и вдохнула его дивный аромат. Кофе noisette, который я произносила как нозет, но, иногда могла ошибиться в правильном произношении, и произносила как нойзет, имел приятно ореховый цвет. В горячий напиток добавляли небольшое количество сливок, а пах кофе как настоящий орех. Неслучайно noisette переводился как орешек.

Я сделала небольшой глоток. Напиток изготовили в меру теплым, не слишком горячим, но и не совсем холодным. Приятная жидкость прошла по моему горлу, оставляя на кончике языка приятное послевкусье. Нозет не считалось одним из моих самых любимых кофе. Временами, когда у меня не было настроения пробовать что – то новое или просто не хотелось искать новые кофейни, я брала с собой нозет, считая напиток неплохой альтернативой. Официант не забрал меню, лежащие рядом с поставленной на стол кружкой. Я сняла с плеч рюкзак, положила его на диван, достала из кармана телефон, посмотрела на время. Часы показывали три часа дня местного времени. В последний раз я завтракала утром, при выходе из дома в направлении аэропорта. Поэтому, я без лишних угрызений совести взяла меню для более детального его изучения.

Я ловила молчаливый взгляд Людовика на своей персоне, но решила не акцентировать на напарнике все свое внимание. Меню ресторана не радовало обильным наличием предоставленных для клиента блюд. Здесь, меню разделялось на три категории на отдельных, но и в тоже время соединяющихся между собой листах. На левой стороне предоставлялись блюда традиционной французской кухни, на правой стороне расположились блюда средиземной кухни, а почетное место по середине заняла европейская кухня, которая, cудя по скудному меню в этом ресторане особым преимуществом не пользовалась. Все названия блюд печатали на французском и английских языках, что мне являлось лишь на руку. Несмотря на мою годовую жизнь во Франции, я не любила целыми днями разговаривать на официально принятом французском языке. Я до конца не совсем понимала правильность произношения некоторых слов, а также их склонений. Не удивительно, что произнеся неправильно тот или иной слог, Людовик Шеннер расплывался в улыбке, кашлял, прикрывая рот рукой, давая мне таким образом понять, где я совершила ошибку.

Я с детства не особо обожала французский язык. Моя школа славилась изучением двух языков: первый и основной французский, а второй не такой важный, но в то же время необходимый, английский. Английский язык, во многом благодаря нашей учительнице, являлся моим любимым предметом и стоял на втором месте после химии. Погружаясь с головой в английскую, американскую и канадскую культуры, я буквально выносила своим родителям мозг. Я к четырнадцати годам знала названия всех американских штатов с их главными городами; я обошла в гугле все полюбившиеся мне канадские улочки, выделив для себя несколько приметных кафе. Единственная страна считающаяся родиной моего любимой серии фильмов про мальчика, который выжил, Англия не особо впечатлила. И, когда подошло время выбивать себе место в университете для получения высшего образования и вхождение в свет после трехлетнего рабства, я не рассматривала список институтов, заботливо предоставленной моей матушкой.

Мои родители с самого раннего детства моего и Александра пытались дать нам престижное образование. Я являлась непроизвольным свидетелем вечерних ссор. Мама постоянно ссорилась с отцом, составляя на кухне после нашего с Александром отбоя списки одобренных институтов, где они хотели бы видеть в студентах своих чад. Изначально, когда отец не потерял работу и не подписал тот идиотский договор на позволение надзирателя моего личного пользования в течении трех лет в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет, папа обожал проводить со мной и с Александром свободное от работы время. Потом все изменилось. Наша семья изменилась. Сейчас, оглядываясь назад, я радовалась, что приняла правильное решение учиться три года вдали от дома. Мне необходимы те крохи свободы, которые я могу использовать со своим умом, не опираясь на прошлое, стараясь обходить совершенные ошибки отца стороной.

Мой взгляд упал на парижский университет бизнеса и журналистики неспроста. Будучи находясь в рабстве, я, по своей собственной ошибке, выкладывала Андрею все свои желания, касательно моего дальнейшего обучения. Я высказала ему, на тот момент своему возлюбленному, свои полюбившиеся места обучения и, как последняя дура, показала составленный мною список университетов, в которые планировала подавать документы после сдачи всех необходимых экзаменов. Я отчетливо помню день своего первого и последнего экзамена у надзирателя. Я струсила, не смогла сломить провинившуюся девочку, случайно забредшую на базу Михаила. Семилетнюю малышку убила другая воспитанница, ну а я сбежала, оставив свои старые вещи как прощальный знак на базе. Я до сих пор не желала возвращаться в прошлое, понимая, что пока я не сдам контрольный тест, мне не дадут заслуженного покоя.

– Лаврецкая, – Шеннер щелкнул перед моим носом пальцами.

– Что напарник, соскучился по моим язвительным воспоминаниям? – Саркастически, нехотя отрываясь от меню и своих дум, поинтересовалась я.

Людовик не смотрел на меня. Его сосредоточенный взгляд блуждал по в меру заполненному помещению кафе. Я повернулась, меню выпало из моих рук. В ресторане четыре девочки сидели за одним из столов, придерживая его руками с каждой стороны так, чтобы поверхность, на которой стояла пятая школьница не шаталась. Рыжая девушка ловко обвязывала свисающую лампу, расположившуюся по центру стола, тугой веревкой, завязанной в петлю. Официанты старались не делать резких движений. Я понимала их. Они боялись не сделать еще хуже своими действиями. Школьница без страха просунула голову в петлю. Ее руки обвивали произвольный торс, крепящийся между петлей и люстрой. Незнакомка осмотрела своим взглядом помещение, а когда ее взгляд остановился на мне, на ней появилась зловещая улыбка Джокера. Мое тело похолодело.

– Мы не хотим портить вашему заведению репутацию. – На чистом французском начала свою речь девушка, не сводя с меня пристального взгляда. – У нас есть задание привести надоедливую журналистку к правосудию. Если мадам Лаврецкая пойдет с нами добровольно, мы с подругами не станем пачкать белые стены нашей кровью.

Я сглотнула, оглядевшись на долю секунды на интерьер ресторана. Мне не оставляли выбора. Я поднялась с дивана, но Людовик решил все таки испортить репутацию ресторана, сделав контрольный выстрел из своего пистолета.