– Сгинь.

– Яна.

– Я буду здесь. – Процедила я сквозь зубы, и немного погодя, пока напарника не успел скрыться за дверью, добавила. – В пределах видимости.

Людовик скрылся за дверью. Я не знала: услышал он мои последние слова или нет, но мне было уже все равно. Напарник с первых дней проявлял ко мне негатив. Подкалывания и сарказм –наши методы выживания в совместном обществе во время рабочих дней. Мне нравилась моя работа, и я не планировала ее терять в ближайшие два года своей учебы.

Я огляделась. Перед моим взором выросли небольшие четырехэтажные дома, покрытые коричневой краской. Краску на домах давно не обновляли. Это упущение придавало улице ее истинную старину.

Дома по обеим сторонам улицы соединялись между собой, тянулись нескончаемой змейкой. На окнах квартир стояли ставни, заслоняющие жилое помещение от солнечных лучей. Мало кто из жильцов решился открыть ставни, давая возможность свету проникнуть в темную комнату, а ветру позволить проветрить помещение и ненадолго задержаться, словно остановится в гостях, прежде чем он продолжит свой долгий путь. По правую руку от меня, словно сговорившись, не оказалось балконов. Зато по левой стороне их было хоть отбавляй. На всех балконах красовались горшки с цветками. На каждом было не меньше двух цветов. Я не удивилась. Ведь французы, в отличие от привычной для меня московской атмосферы, любят цветы. Чем больше горшков стоит на подоконнике или на балконе, тем лучше. Исключения бывали, но крайне редко. Даже в Париже и то можно было заметить цветы и вдохнуть их свежий аромат. Цветы расположились не только на балконах. Они сопровождали входы в подъезды. Некоторые растения успели расцвести, показывая прохожим свои первые бутоны. Розовые и красные цветы предавали зеленым листьям растений недостающий контраст, помогая сознанию не потерятьс1я в спокойствии мирной жизни улицы.

На таких старых улицах редко встретишь одинокую скамейку, приглашающую уставшего спутника присесть и отдохнуть от долгой дороги или сложного рабочего дня. Скамейку легко заменяют небольшие ступени, временами появляющиеся на горизонте, позволяя своему хозяину попасть домой.

По собственному опыту я знала, что Людовик освободиться не скоро. Сначала ему предстоял неприятный разговор с начальником полиции о выяснении всех деталей произошедшего убийства. Потом Людовик вместе с подполковником или тем же начальником отправиться в местный морг, где временно нашло свое предпоследние пристанище мертвое тело. Ему нельзя просто упаковать тело в пакет и вернутся со мной в аэропорт. Он, перед уходом, должен будет выслушать от патологоанатома его версию, которая просветит напарника всеми подробностями зловещего убийства, и, подписав документ о заборе трупа, лишь потом выйти на улицу. На все действия уходит практически час или два.

Я не старалась привлекать к себе внимание во время занятости своего напарника. На улице, где находился полицейский участок, народа появлялось мало, но, даже от такой мизерной численности людей, от меня не ускользали мимолетно появляющиеся удивление на лицах прохожих.

Я сделала один шаг к ближайшей к полицейскому участку скамейке. Чужие руки обхватили мою талию, не давая мне сделать еще одного шага. Мое тело напряглось. Я мельком посмотрела на свою талию. Руки были мужские. И в этом обхвате в мое сознание прокралось знакомое, давно забытое чувство, заставляющее мой организм похолодеть внутри. Я сделала тихий вдох, заглушая дрожание моего тела.

– Здравствуй, Яна.

Голос, такой родной и в то же время чужой. В любой другой ситуации я бы взвизгнула от радости, повернулась к собеседнику и обняла бы его с радостной улыбкой на лице. Но я уже не та доверчивая девочка, которой была когда – то. Я уже не та, которой была до момента своего рабства. Я другая. И он тоже другой. Все еще родной, по крови близкий мне человек.

– Здравствуй, Александр.

Я не спешила поворачиваться и встречаться своим взглядом с моим родным братом. Я не хотела задавать ему несущие вопросы. Я не могла поверить, что мой родной и единственный брат специально выждал момент, когда Людовик Шеннер скроется в паутине коридоров полицейского участка и лишь затем даст о себе знать.

– Как поживаешь? Нравиться ли тебе жить вдали от родного дома? Нашла ли ты долгожданный покой? – Шептал мне вопросы на ухо Александр, разговаривая со мной на русском языке.

– Бесполезно. Она не ответит тебе ни на один вопрос.

Из глубины улицы вышел молодой человек. Я вжалась, облокотившись на своего брата. Он изменился: стал стройным, накачал торс, похоже, выбросил весь свой старый гардероб, состоящий из безвкусной одежды. Юноша, смотрел на меня заинтересовано, останавливаясь на некоторых интимных, хорошо известных ему местах, заставляя меня внутри жаться еще сильнее и утопать под пристальным взглядом его карих глаз.

– Я же прав. Согласись со мной, Яна.

Его мягкий голос не утратил надо мной власть. Он говорил тихо, почти чарующе. Я смотрела прямо на него. Я надеялась, что Александр не слышал о моей наркотической зависимости, к которой подвергались большинство воспитанниц надзирателя. Я молилась, чтобы меня не заставили принять героин снова.

– Ты удивляешь меня с каждой нашей встречи, Яна. – Андрей улыбнулся, скрестив руки на груди, приблизился ко мне, сокращая разделяющее нас расстояние на несколько шагов. – Мой отец подсказал мне где тебя искать, но, когда я пришел в твои апартаменты, они оказались пусты. Пришлось прибегнуть к хитрости и запросить у моего отца доступ к телефону Могильного Памятника.