Очнулась! Пробуждение было резким, словно ее ударили, чтобы заставить проснуться. Она знала, кто она такая, и знала женщину в сером одеянии, идущую слева от нее, и того, кто шел справа, подлаживаясь под ее шаг и поддерживая ее. Была ночь, и луна, только начавшая убывать, заливала все вокруг ярким светом.

Они находились уже не в лесу, а на открытой местности, где их с легкостью заметил бы любой преследователь, и она уже повернулась, чтобы спросить того, кто вел ее, что они здесь делают…

И поняла. Она должна идти туда, куда ведет ее камень. Она больше не сжимала его в руке – он, вися на цепочке, тянулся вперед, и она даже чувствовала, как цепочка трется об ее шею, словно стремится избавиться от всех помех, чтобы следовать своим путем и как можно быстрее добраться к источнику притяжения.

Но не только ее камень сиял. Второй самоцвет, тот, который носила Витле, тоже ожил, но цепочку не натягивал, и Келси была уверена, что ее камень светится ярче.

– Где мы? – удалось ей спросить, и голос ее прозвучал куда тверже, чем она ожидала.

Витле ответила едва слышно:

– Тебе лучше знать, ты же выбрала этот путь. Где мы? Мы шли целый день, а когда отдыхали, тебя приходилось удерживать, словно беспокойную лошадь. Мы шли и бо́льшую часть ночи. А преследователи идут за нами, но пока что не натравили на нас свою свору – пока что. Ты не обручена с камнем, так почему же он у тебя такой живой? Я никогда не видела подобного. Что ты с ним сделала, чужестранка?

– Ничего. Это сам камень…

– Нам всегда говорили, – продолжала Витле, словно не слыша Келси, – что, когда колдунья умирает, Сила ее камня умирает следом. Однако же Макейзи мертва, а ты, не имеющая никаких прав на камень, управляешь им. Это за гранью должного.

Келси захотелось сорвать с себя цепочку и швырнуть камень в море высоких трав, по которому они шли.

– Это не мой выбор, – глухо произнесла она.

– Такого не должно…

– Сколько можно это твердить? – вмешался Йонан. – Ты повторяла это уже много раз. Не должно, но так есть. Значит, прими это.

Колдунья повернула голову и устремила на воина взгляд, исполненный жгучей ярости.

– Помолчи, мужчина. Таким, как ты, неведомы тайны.

В сознании Келси возникло воспоминание – но слабое, словно все это было не с нею. Холод рукояти с кванским железом, приложенный к ее запястью, губы, высасывающие отраву, – а потом холод самоцвета.

– Он спас мне жизнь, – сказала она, повинуясь этому воспоминанию. – А что толку было от твоих заклинаний, Витле? И я думаю, – она слегка нахмурилась, – что мы столкнулись с чем-то куда сильнее любого самоцвета.

Голову Келси клонило книзу, а ее камень подергивался, словно желал полностью избавиться от ее тела. Но Келси смутно осознавала, что если камень исчезнет где-то на найденном им пути, она его уже не найдет. Даже самоцвет Витле сделался ярче и немного приподнялся над ее одеянием.

Из моря трав высотой им по колено впереди поднимались какие-то тени: явные возвышенности, но не горная цепь, а лишь покатые склоны холмов. И они шли прямиком к этим покрытым тенью холмам.

Дважды к ним спускались и вновь взмывали в высоту птицы – черно-красное оперение было отчетливо видно даже при нынешнем тусклом освещении. И хотя птицы не нападали, Келси была уверена, что это создания Тьмы, возможно, соглядатаи Сарнских Всадников или кого-то подобного. Однако их троица даже не пыталась скрыться, а зашагала через равнину напрямик к холмам.