Выспавшись, она отправилась на кухню, приведенную в порядок. Это повергло ее в шок. Зачем эти две курицы убирались в ее доме? Теперь ничего не найдешь. Консервы стоят в одном ящике, щетки и тряпки — в другом. Кто-то отмыл въевшуюся грязь со щеток, и они снова стали более-менее желтыми, а не приятными серыми. Она с отвращением захлопнула шкаф. А что творится в прачечной?
Лампочка перегорела. Но Гвендолин не в состоянии сейчас ее менять. Пусть этим займутся Олив или Куини завтра утром. Она поискала фонарик, который раньше лежал в холодильнике, но его там не оказалось. Обнаружился он в ящике с чистящими средствами. Опять мания порядка Олив и Куини. В полутьме Гвендолин приподняла крышку котла. Там раньше хранилось много одежды. Старой, конечно, но годной на тряпки. Олив и Куини, будто хозяйки, выкинули ее. Она сунула в котел фонарик.
Что это там на дне? Странный предмет. Поначалу Гвендолин увидела петлю, похожую на пращу, из которой Давид убил Голиафа, а потом разглядела, что это предмет одежды. Что-то вроде грыжевого бандажа? Хотя с виду не такое прочное. Возможно, бандаж на живот, но какой-то странный. После нескольких попыток ей удалось выудить предмет палкой с крюком, предназначенной для открывания светового люка. Она покажет его Олив и Куини, вещь явно принадлежит кому-то из них.
Утомившись, она вернулась в спальню и крепко уснула до утра.
За десять минут до того, как Микс пешком пришел к ее дому, Нерисса уехала в машине Родни к друзьям, которые жили в Марлоу, в доме у реки. Микс читал в журнале, что кинозвезда тридцатых годов Рамон Новарро поддерживал фигуру, гуляя пешком вокруг Голливуда. От Сент-Блейз-авеню до Кэмпден-Хилл было не меньше мили. Спина еще ощущалась, но болело далеко не так сильно, так что он пытался не обращать внимания.
Машина Нериссы была припаркована у дома. Хорошо. Он боялся, что опоздает, и она уйдет. С полчаса он слонялся по улице. Привезли молоко, и теперь оно стояло на жарком солнце. Интересно, забрала ли уже Нерисса газету?
Кто-нибудь может украсть молоко. Микс позвонит в дверь и протянет ей упаковку молока, а она скажет спасибо. Может, позволит занести в дом. И тогда ей придется пригласить его на кофе. Скорей всего, она будет полуодетой, в дезабилье, как они говорят. Он представил ее в пижаме, полуодетую, подошел к двери и позвонил.
Нет ответа. Он приложил ухо к двери. Тишина. Снова позвонил. Ее нет. Наверное, ушла пешком, может, на пробежку, или поймала такси. Жаль. Так близко и так далеко, сказал он себе, но задержался на ступеньках на случай, если она вернется.
Но за два часа никто мимо не пробежал. Что ж, завтра он придет снова. Возвращаясь домой, Микс подумал, что завтра стоит сходить на работу, а потом вспомнил, что не позвонил в офис и не предупредил, что болел в пятницу. И не читал сообщения на мобильнике, и не прослушивал автоответчик. Ничего страшного. После стольких лет примерной службы он может позволить себе прогулять вечерок. Он ожидал звонка по меньшей мере от троих клиентов, к которым не сходил в пятницу, но так случилось, что все трое позвонили ему сами. Один угрожал, другой злился, третья сообщила, что уйдет в другую компанию. Но, несомненно, его опыт и эффективность работы перевесят их жалобы.
День, как всегда, выдался погожим. Гуси гоготали на солнышке под пальмой. В саду было только это дерево, Микс видел такое на картинке в бабушкиной Библии. Что сталось с той Библией, неизвестно, но картинку он помнил. Пальма была высокой, будто росла тут долгие годы. Как она выдерживает английскую зиму? В Ноттинг-Хилл гораздо холоднее, чем в Иерусалиме. До этого утра Микс не замечал здесь пальму, но он особо и не разглядывал сад.
Резко выделялись два участка свежевскопанной земли — первый, где он копал сначала, но не сумел пробить твердую почву, второй — где похоронил Данилу. Но тут ничего не поделаешь. Надо просто ждать, пока все зарастет сорняками, но он не знал, много ли времени на это потребуется. Жаль, что не смог выкопать яму поглубже. Жаль, что не было времени. Его немного беспокоило, что тело лежит всего на трехфутовой глубине, даже меньше, но кто станет смотреть?
Старуха Чосер никогда не выходила в сад, вряд ли она пойдет туда сейчас. То же касается Уинтроп или Фордайс. Согласно книге «Медицинская экспертиза в деле Кристи», через несколько месяцев тело в земле превращается в скелет. Следующей весной от нее останутся только кости.
Микс похоронил ее в красной простыне. Снял с нее пакет, разрезал наверху на мелкие кусочки и выбросил в мусор. Дважды он проверял котел, удостовериться, что там ничего не осталось. В темноте дна не было видно, но вряд ли там могло что-то остаться.
И тут по спине пробежал холодок. Стринги! Куда делись стринги? Теперь он вспомнил, что они лежали у него в кармане, а потом он бросил их в котел. И не достал. Они все еще там. Какая разница, подумал он, все равно никто туда не заглянет, старуха много лет не пользуется им. Можно забрать их когда угодно, хоть сейчас. Он был уверен, что старуха все еще в постели, но, даже если и встала, то пойдет в гостиную. Но когда он вышел на лестницу, то услышал, как хлопнула входная дверь и раздался голос миссис Фордайс:
— Гвен! Ты жива?
Старая дура. Теперь придется ждать ее ухода, а это может случиться через несколько часов.
Надеясь, что не придется подниматься по лестнице, Олив с двумя сумками продуктов сразу заглянула в гостиную. Она была одета в новые черные брюки и лимонный жакет, в тон волосам. К ее радости, Гвендолин не спала, лежала на диване в ночной рубашке.
— Я принесла тебе поесть, дорогая, — сказал Олив.
— Timeo Danaos et dona ferentes,[2] — произнесла Гвендолин.
— Я не знаю никакого Тима, Гвен, — рассмеялась Олив, — и не понимаю ни слова на латыни. Как дела?