— Подвязывай, — Илья прыгнул за руль, предварительно забрав из рук приятеля стаканчик и швырнув его в близлежащие кусты.
— На место приедем, тогда и хлопнешь.
— Не умеешь ты пить, Ильюха. Совсем тебя жена испортила. — Зато тебя уже давно никто не портит. Как развёлся — ни выходных без водки. — Я не испорченный, а выдержанный, как пятилетний коньяк, — гордо ответил Костя и едва не стукнул кулаком в грудь, заползая на пассажирское сиденье. — Зато человек свободный. Хочу — конфеты ем, хочу — пряники, хочу — бухаю, хочу на рыбалку еду. Не подкаблучник, как некоторые…
— Это я-то? — возмутился Илья.
— Не зря тебя Катюха бросила, — он повернул ключ, басисто заревел двигатель.
— Да пошла она… к чёрту,
— Костя запнулся и принялся рассматривать мелькающий за окном малинник. Взыграла гордость и уязвлённое самолюбие. «Это кто ещё кого бросил?» — хотелось сказать. Но не сказалось. Вот такие они, жёны. Как Египет, Турция и шубы — так любовь. А как нету работы и бабок — так и любовь куда-то испаряется. Как тут не забухать? Теперь у него есть всё: и работа, и крузач, и бабки… А Катюхи нету. Зато у неё есть какой-то хахаль не первой молодости. И сын Никитка, которого Костя далеко не каждые выходные видит, совсем большой — в сентябре уже в школу пойдёт…
— Эй, алё! Я с кем разговариваю? — вырвал его из раздумий Ильюхин голос.
— У тебя мобильник ещё работает?
— А я почём знаю… Сел, вроде. От прикуривателя заряди…
— Не дурак. Зарядил бы, если б зарядку нашёл, — пробурчал Илья. Ехали молча. Быстро оклемавшийся Илья держался бодрячком и сосредоточенно вглядывался в тенистую лесную тропку, стараясь не поцеловать бампером хаотично выпрыгивающие стволы старых сосен. Рядом подпрыгивал на ямках и ухабах Костя, раскрасневшийся и изрядно подобревший после утреннего «лечения».
— А знаешь, чего я вспомнил? — обернулся он к приятелю, расплываясь в довольной улыбке.
— Тётка моя, Михайловна, ну, эта, которой ты пылесос втюхал, она же сумку тушёнки у меня оставила.
— И чё? — Не втыкаешь? Я когда её с работы забирал, то чуть две сумки до машины дотащил. Она ещё всю дорогу чирикала о нелёгкой доле завскладом, про тушёнку, сгущёнку, да кур мороженых. Короче, всю плешь проела. Так вот, одну сумку вместе с пылесосом забрала, а вторую типа в благодарность оставила. Валяется где-то сзади под ногами, снастями завалили… Так что с голоду не помрём…
— Ну, хоть какой-то прок от тебя есть, — зевнул Илья.
— Но водки всё равно не получишь, пока до места не доберёмся. Хвойный лесок стал редеть и вскоре совсем закончился. По пути всё чаще попадались кусты, через которые приходилось ехать напролом, чертя днищем по бурелому и подминая под себя сухие заросли ивняка. Миновав дикую неухоженную лесополосу, автомобиль неожиданно выкатил на поросшее высокой травой поле, через которое шла заросшая грунтовая дорога, где, видать, несколько лет не ездила ни одна машина. Лишь по одной её колее была вытоптана узкая тропка.
— Ильюх, гляди! — встрепенулся начинающий дремать Костя. — Вон оно, родное! Добрались-таки! Впереди, в промежутках между зарослями камыша и склонившимися вербами, весело, как чешуя долгожданного подлещика, поблёскивал на солнце незнакомый водоём. Уже выехав на песчаную просёлочную дорогу, Илья поддал газку, уверенно ведя вперёд боевую машину. Экипаж победно въехал на пологий берег. Въехал победно, а остановился криво и с позором.
— Ну, и где твоё хвалёное водохранилище? — сложив обе руки поверх руля, Илья обвёл потухшим взглядом представшую перед ними узкую петляющую речушку. — Тут речка-переплюйка, а не водохранилище.
— Да какая разница?! Живём, брат! — выпрыгнул из машины Костя, на ходу сбрасывая с себя запылившийся камуфляжный костюм. И, поднимая брызги, с азартом бросился в воду, не обращая внимания на колышущуюся у берегов зелёную тину. — Слышь? Тут и сом хорошо пойдёт! — зачем-то поднял он высоко над головой скользкую почерневшую корягу.
— Эй, Костян! Сейчас всю рыбу распугаешь! Ну-ка вылезай, будем удочки расставлять!