– У-у-у, везунчик. Тебе, что работать не надо?

– Иногда надо, – улыбнулся я. Несмотря ни на что, мое настроение было неожиданно хорошим. Все-таки пока я с достоинством держал эту встречу, не срываясь на ненужные эмоции. Мне было даже немного жаль, что вечер заканчивается.

– Тогда, – она вдруг успокоилась, и желтизна на щеках сменилась приятным румянцем, – я тебя никуда не отпускаю. А то слишком малиново тебе будет – сидеть там и спокойненько бухать, пока я тут одна. Начнем с конца твоего списка…

Я удивился, но не подал виду. Теперь она снова держала меня за руку и влекла за собой. Мы зашли в маленький, совершенно пустой магазин и встали у полок, заполненных цветным бутылочным разнообразием.

– Вот эту хочу, – она ткнула пальцем в шампанское. Огляделась по сторонам и заговорщицки приблизила губы к моему уху. – Вот, держи, – она всучила мне в руки первую попавшуюся бутылку с каким-то ликером и хихикнула. – Иди на кассу и заговаривай продавщице зубы. Купи мне сигарет каких-нибудь. Да не стой же, как бревно, быстрей!

Я, не понимая, что она задумала, покорно поплелся к выходу. Оплатил ненужный ликер, попросил заменить пакет, долго выбирал сигареты, купил зачем-то жевательную резинку… Наконец, из недр магазина вынырнула Эля с пустыми руками и невинно улыбнулась кассирше.

– Нет, зай, не нашла, – громко сообщила она мне. – Пошли уже, в другой раз зайдем.

О нет, нет! Хуже богомерзких «максюш» и «максиков», которыми щедро одаривала меня Эля в редкие периоды нежности, могла быть только липкая жемчужина из коллекции её сюсюканий – «зая». Я понимал, что Эльза сейчас фиглярствует, зачем-то взявшись изображать из нас пару, но все равно скривился, как от приступа булимии. Она же с детской непосредственностью прижалась ко мне, обняла за плечи и вытащила на улицу. Глаза ее возбужденно блестели.

– Теперь валим! – скомандовала она шепотом, отбросив улыбку. – Да шевелись же ты, кулёма!

Мы чуть не бегом промчались по пустой набережной, свернули в темную аллею, и вскоре желтый свет городских фонарей сменился таинственным парковым полумраком. Мы были в том самом, любимом мной, университетском сквере. Удивительно, но и тут не было ни души, лишь вдалеке, у булькающего фонтана, раздавался негромкий матерный говорок студенческой компании. Тут и там в траве горели неяркие светильники, но Эля настойчиво выбирала угол потемнее. Наконец, уже обессиленные, мы рухнули на укромную скамейку в кустах, у боковой дорожки.

– Ф-фу, дай попить, – потребовала Эля, запыхавшись. Она снова прижалась ко мне, ее всю трясло – то ли от нервов, то ли от вечернего холода.

– Это, что ли? – я потряс пакетом с ликером.

– Да нет же, дурень! Как можно быть таким непонятливым… На, открывай, – она порылась в своей модной, огромной, как баул челночницы, сумке, и выудила бутылку с шампанским – ту самую.

«Ай-ай-ай!» – сокрушенно покачал головой я, и, завершив этот ритуальный акт гражданского осуждения, с приглушенным хлопком откупорил пробку. Отхлебнул сам, передал бутылку Эльзе. Она демонстративно попыталась протереть горлышко подолом платья (не вышло: платье было слишком коротким), и запрокинула голову вверх, да так неловко, что закашлялось, а шампанское пенными брызгами окатило ей грудь. Я вздохнул и, достав чистый платок (не зря, выходит, собирался перед встречей), вытер ей нос и подбородок, а потом принялся осторожно промакивать платье.

– Ну что, теперь ты доволен? – горестно сказала Эля. Она отобрала у меня платок и шумно высморкалась. – Да хватит меня лапать! И вообще, мне холодно, обними меня!

Я усмехнулся, снял плащ и накинул ей на плечи. Положил руку на спинку лавочки, и само собой получилось, что я обнял ее почти по-настоящему – она развернулась и залезла с ногами на скамейку, упершись в меня спиной. Её волосы, оказавшиеся вдруг в опасной близости, были слишком сильно надушены и источали мускусный, тяжелый, изнуряюще-манящий аромат. Вот ведь шлюшка, – одобрительно подумал я.

Некоторое время мы без слов добивали оставшееся в бутылке вино. Не нужно думать, что я не понимал, к чему идет дело. И я понимал, и Эля понимала, и она понимала, что я понимаю, что она понимает, и так далее до бесконечности. Все же взрослые, бывалые люди, и наши невербальные сигналы – да что там, сигналы – сирены! – считывались без труда. Мне было интересно, как далеко она собирается зайти. А еще я был горд, что до сих пор, оказывается, способен кого-то привлекать, и уж более всего такую фам фаталь, как Эльза. Боже упаси, я не собирался с ней спать! – это означало добровольно сунуть голову в пасть акуле, но разве небольшой поцелуй будет таким уж страшным преступлением? Этого мне хватило бы, чтобы тешить самолюбие еще долгие месяцы, но, пожалуй, было недостаточным, чтобы чувствовать себя изменщиком.

Эля зашвырнула пустую бутылку в кусты, повернулась и грубо схватила меня за затылок.

– Что ты там себе выдумываешь? – зло зашипела она. – Ну? Признавайся!

– Думаю о том, что хочу тебя поцеловать, – простодушно признался я.