И тут что-то большое, сильное и тяжелое начало разгораться за горизонтом. Оно становилось все ярче и ярче, пока не достигло ослепляющей силы и будто бы замерло в своем апогее. Собаки бросили преследование и, ускорив свой бег, молнией помчались мимо Марка. Молча, не оборачиваясь, лишь бы успеть добраться до дыры. Будто это была световая вспышка ядерного удара, а за ней гналась губительная взрывная волна. Так они и исчезли в черном проеме, казавшемся теперь еще чернее на фоне сверкающей белизны снега. Цепь же перестала тянуть и даже обвисла, оставив нашего героя лежащим на боку, с гарпуном, торчащим из грудной клетки.

Марк начал приходить в себя. И вместе с тем, еще явственнее ощущать тяжесть своего тела и пилящую боль во всех израненных конечностях. Всеохватный ужас же сменился на душераздирающее любопытство. Черт возьми, думал он, что происходит? Я еще живой? Нужно обязательно узнать, любой ценой увидеть, что это за странный свет остановил мою погибель.

Забыв про свой обрубок, он пытался приподняться и поглядеть на источник своего спасения. Но силы давно покинули его тело. Попытки оторвать от земли массивный гарпун оказались тщетными.

Но Марк не сдавался. Рывками, через боль, опираясь головой в промерзшую землю, он повернулся лицом к очагу событий. Но увидел лишь яркий теплый свет, который растворял в себе что-то еще, чему трудно было дать описание, в ослепляющей белизне.

Марк приложил пережеванную кисть уцелевшей руки к глазам и сквозь щель между пальцев различил какую-то мощную фигуру. Фигура что-то произнесла сильным спокойным голосом, сотрясающим землю и эхом ушедшим в черный проем. Но что именно, Марк разобрать не смог. Сам язык был вроде и знакомым и не знакомым одновременно. Что-то он вроде уже слышал раньше, но давно позабыл.

Было и недовольство, и разочарование в речах. Подобное, наверное, слышишь от своего строгого отца, когда ты не оправдал сразу всех его надежд. Фигура постояла еще несколько секунд, затем резко развернулась и ушла в свет. Затем и свет исчез во тьме.

***

Марк очнулся в своем номере, залитый ледяным потом и давящей болью в груди. Сердце ломило так, будто оно перекачивало ртуть вместо крови, сжимаясь на своем последнем издыхании. Холодно, очень холодно, и боже, опять этот глупый монах! Что, черт возьми, он здесь делает? Наверное, это тоже сон, решил Марк и невольно провалился в забытье.

***

В следующий раз Марк пробудился к полудню, когда солнце проникло в щель между занавесками и принялось самым наглым образом досаждать своим пребыванием. Едва разлепив глаза, он заподозрил некую новизну в обстановке. Что-то было этим днем не так, вопреки обычному порядку. И внутренние ощущения вторили этим подозрениям.

Марк пытался вспомнить вчерашний день, но едва ворочающиеся мысли казались сегодня неподъемными. Еще хуже было с головой, которая отзывалась болью на каждое еле заметное движение. Ценой невероятных усилий Марк полностью разлепил глаза, оторвал тело от кровати и наконец оглянулся.

Вы даже представить себе не можете, насколько это необычно обнаружить себя на больничной кровати, потеряв связь с прошлыми событиями. Хотя Марк уже не первый раз переживал похожие приключения, но привычку к подобным подаркам судьбы он так и не заимел. Сейчас он с любопытством разглядывал окружавшую его унылую отделку провинциального госпиталя. Но хуже всего оказалось обнаружить монаха, сидящего в кресле у изголовья кровати и выпятившегося на него своим омерзительно сочувственным взглядом. Все-таки мне не приснилось – первое, что мелькнуло в голове Марка.

– Ну что, живой? – спросил монах.

– Холод собачий, – ответил Марк, заметив, что его трясет.

– Каждый день, когда ты просыпаешься, ты рождаешься вновь!

– Пошел бы ты, – ответил ему Марк, хотя и грубо, но не выражая и доли враждебности. – Какого черта вообще ты здесь делаешь, позволь спросить?

– Ты хорошо помнишь недавний вечер двое суток назад? – спокойно спросил монах в ответ.

– Я что, здесь уже двое суток? – удивился Марк.

– И половину дня!

– Черт возьми. Должно быть, я тогда здорово перебрал. Даже думать больно, – ответил Марк, сделав попытку вспомнить предшествующие события. И уже начиная заворачиваться в одеяло от пронизывающего холода, он с неподдельным удивлением обнаружил, что запястья плотно перебинтованы и отдают резкой болью, стоит лишь шевельнуть ими.