И именно сейчас ей все стало ясно. Да, вопросы еще оставались. Но — зачем? Зачем вопросы, если ей не нужны его ответы. Неинтересно.
— Уходи, — сухо сказала она.
— Лель, ты чего? Брось! Это же я! — Он попытался снова притянуть ее к себе, обнять, прижать — но она была настороже, увернулась.
И улыбнулась. Спокойно, даже дружелюбно. Совершенно равнодушно.
— Ты утонул. Иди теперь доказывай, что это ты.
— Лель, ты спятила?
Она усмехнулась:
— Что это меняет? Можешь меня в психушку засунуть. Если получится. Ты кто вообще?
— Лель, ну что ты, ей-богу, как маленькая. Ты же все понимаешь… Всегда понимала.
— Это раньше я как маленькая была, делала то, что велят. Все понимала, как та умная Маша из анекдота. А сейчас надоело. И расклад таков: тебя нет. Хочешь вернуться? Доказывай, что ты — это ты. Вряд ли это так уж сложно. Журналюги будут в восторге: триумфальное возвращение исчезнувшего питерского магната!
— Да ты что?! Это опасно! Если станет ясно, что я всех… провел… Ты не представляешь, что это за люди!
— Вполне представляю. Эти… — Леля презрительно сморщилась, — господа меня чуть не убили, — она хотела добавить, что они угрожали Ульяне и Платону, но такое было слишком страшно даже вспоминать.
— Однако сейчас-то тебе ничто не угрожает. А мне… нельзя… Ты не понимаешь! Если… нет, я не могу… Компанию на клочки разорвут!
— Компаанию? — Нет, она не стала говорить про свое разорванное на клочки сердце. — Знаешь, мне что-то скучно с тобой. Пойду я. Счастливо оставаться!
Он прищурился:
— Тебе что, так понравилось быть вдовой? Свободная, богатая… Вот она какая, вся твоя любовь, три копейки в базарный день.
Она сама удивилась, но оскорбление оставило ее совершенно равнодушной. Оскорбление как водка, вспомнилось вдруг, действует только когда принято. А ей — все равно. Или нет. Не все равно — смешно. Про цену любви — это было особенно хорошо. Он ведь, похоже, и в самом деле так думает. Господи, куда же она смотрела столько лет?! Не мог же Ленька так разительно перемениться? Или мог? Она-то изменилась. В общем, как бы там ни было, этот, сегодняшний, ей новой и впрямь неинтересен.
Обернувшись, она улыбнулась через плечо:
— И не ходи за мной. Для своего же блага. Иначе полицию позову.
И пошла к выходу — легко, словно ей все еще было восемнадцать лет.