Проснулась она от боли в придавленной ненароком руке. Пальцы не слушались и были совсем ледяные — что-то она там во сне внутри пережала. Нервы, сосуды, черта в ступе! Хорошо хоть, хозяин отельчика не скупится на водоснабжение — горячий душ постояльцам (интересно, во всех номерах или только в тех, что «поприличнее»?) обеспечен в любое время суток, хоть и звезд никаких у гостиницы нет. Звезд нет, а душ есть!

После душа она долго лежала — не билась лбом в грубую штукатурку, не содрогалась в рыданиях, прижимая к себе влажную от слез подушку, — просто лежала, глядя в медленно светлеющее небо за низким окном. Густо фиолетовое, потом сиреневое, лиловое, цикламеновое…

Дим прав, плыли в голове такие же медленные и такие же лиловые мысли, она сама загоняла себя в безумие бесконечными «Ленька жив». И даже не потому, что это неправда. А потому, что, если каким-то чудесным (или скорее — чудовищным в своей несправедливости!) образом он окажется вдруг жив… Даже если так… она все равно уже не сможет быть с ним. Не сумеет. Не… не… не захочет. Потому что жизнь ее окончилась тогда, когда неровный голос Дима в телефонной трубке произнес страшные слова. Леньки не стало, и ее жизнь тоже оборвалась.

А сейчас это уже какая-то совсем другая жизнь. Не хуже, не лучше — другая. И живет ее совсем другая женщина. И, страшно сказать, эта женщина своей жизни… радуется! Невероятно…

В интернете она читала, что, если не хочешь, чтобы мужчина тобой манипулировал, нужно добиваться от него объяснения своих поступков, когда они кажутся неприятными, неудобными или просто непонятными. Какие идиотки эти «вещательницы» из интернета! Зачем Леле объяснения?! Ей Дим все еще тогда объяснил! И если Ленька вдруг… жив… Господи, она же с ума сойдет от счастья! Или… нет? Ведь если он жив… не было никакой необходимости так ее терзать, вполне можно было бы приоткрыть немножко «секрет». Она ведь никому не сказала бы! И… не мучилась бы так! Зачем он позволил ей мучиться?

Нет, хватит. Хватит оглядываться, хватит «искать в три часа ночи тело покойного мужа», хватит ковырять почти зарубцевавшуюся рану. Она еще саднит, но не сочится кровью, уже виден шрам — зажило! Затянулось. Леньки действительно больше нет. Он утонул. Утонул в той стылой промоине, ушел под лед, и ледяная вода утащила его тело. Они прожили хорошую жизнь. Как в сказке: жили долго и счастливо. А что не «умерли в один день», так не всем же везет. Почти никому вообще-то.

Понятно, что память в ящик не засунешь: четверть века рядом — не комар чихнул. Но память — это просто память, в ней много всего. Хорошего, темного, радостного, печального, смешного и, страшно сказать, стыдного — всякого. А жизнь — она сейчас, здесь и сегодня.

Дим прав: Леля сама выдумывает себе призраков. И дядька тот ей просто мерещится. Ну похож, и что? Может, их вообще несколько, а она вздрагивает. Сама выдумывает и потом пугается.

А это просто… мороки. Мерещится.

Так же, как в посторонней собаке примерещился Джой. У хозяина кафе на соседней улице, кстати, очень похожая собака — и что? Таких собак немало. Каждый раз вздрагивать?

Так же, как в безумной бездомной старухе привиделась практически Посланница Судьбы. Ага, прямо «мене, текел, упарсин» на стене Валтасарова дворца. Знаменитая история. А на самом деле ребятки, скорее всего, попросту перебрали на пиру фалернского (или чем там они в своем Древнем Риме увлекались?) — вот и причудились им огненные буквы на стене.

Но… правда! Что, если этот дядька, который постоянно попадается на глаза (или все-таки мерещится, а на глаза попадаются совершенно разные персонажи?) — каким-то невероятным чудом! — Ленька все-таки… жив…

Что — если?!

Если завтра (или даже сегодня) он шагнет навстречу, вывернет из какого-нибудь переулка, выйдет из какой-то двери… что будет? Умрет ли она на месте от невыносимого счастья? Или пощечину со всего размаха отвесит? Или… или молча обогнет и пойдет дальше, как будто это не Ленька, а пустое место?

Черт его знает, мысленно усмехнулась Леля. Не попробовав — не узнаешь. Но, пожалуй, в обморок от восторга все же она вряд ли рухнет.

Не от чего в обморок падать, вот ведь какая штука. Потому что это уже не имеет никакого значения. Жив ли, нет ли — не важно. Это было важно для той Лели, которая когда-то давным-давно тонула в темной пучине отчаяния — и чуть ли не наслаждалась этим. А ей сегодняшней… нет, не важно. На кладбище не живут. Туда приходят — вспомнить. Но — не живут. Она пытается убедить себя, что можно жить на кладбище, что до сих пор в ее жизни существует лишь прошлое — потому что это красиво и благородно. Душевные терзания — о да, это ужас как изысканно и утонченно. Да ну их к лешему, душевные терзания, со всей их утонченностью и изысканностью! На самом-то деле — действительно ведь… не важно. Отболело. Осталось в прошлом. Как вырванный перед выпускными экзаменами зуб мудрости — прорезавшись вдруг, он начал расти куда-то вкось, и милейшая, совсем непохожая на зубного врача Зульфия Акоповна сказала: ему места не хватает, так что либо мучиться всю жизнь, либо удалять. Ну и удалили, и экзамены Леля благополучно сдала, и про зуб забыла — а ведь как болел! Вот и с Ленькой так же…

Удивительно точно та дамочка сказала: думала, что дышать без него не могу, а это был насморк!

Весь день она бродила по городу, не понимая, кто она — Леля или Алекс, изо всех сил стараясь ни о чем не думать, только смотреть. На темно-серые, почти неприлично древние камни, казавшиеся серебряными в слепящем солнечном свете, лавиной валящемся в узкие ущелья кривых улочек. На семейные ссоры (или, наоборот, радостные встречи, у этих итальянцев не поймешь, кричат они от любви или от готовности сию минуту убить собеседника). На стригущих густой синий воздух чаек над неровной бахромой приткнувшихся к берегу рыбацких лодок. Чайки кричали. Обычно Лелю пугали или раздражали слишком резкие звуки и краски, но сейчас все это — и звуки, и краски, и весь мир — было словно за толстым стеклом.

«Мне надо посоветоваться со своим адвокатом», — уже сидя в траттории, она все повторяла и повторяла эту дурацкую фразу из какого-то американского фильма. Или из всех американских фильмов сразу, герои которых только и делают, что советуются со своими адвокатами. Сейчас это звучало особенно смешно.

Тот тип — Ленька все-таки или не Ленька? — опять торчал у стойки, болтая о чем-то с барменом и косясь на Лелю.