— Не урони смотри! Я тяжелая, — прокричала Лена, смахивая с лица растрепавшиеся волосы.

— Ты легкая, как пух, — отвечал Гриша, бережно опуская девушку на кровать. А потом и сам улегся рядом. Несколько минут они молчали, смотрели друг на друга, думали каждый о своем. Потом начали болтать о том, о сем. И как-то незаметно разговор зашел о госте из метро, которого сопровождала Лена. Она оказалась на Новочеркасской случайно — ходила проведать Эдуарда.

— Каков он из себя, этот купец? — поинтересовался Самсонов.

— Ну, такой. Красавчик. Возьми любой стереотип про жителя богатой станции — и это будет про него.

— Толстяк, что ли? — усмехнулся Гриша, представив себе мужика с большим пузом и двумя подбородками.

Лена фыркнула.

— Сам ты толстяк. Не думаю, что даже на богатых станциях люди могут себе брюхо отрастить, не та в метро жизнь. Этот купец, он такой… Красавчик — лучшее слово. Хорошо одетый. Гладко выбритый. И волосы аккуратно уложены.

Гриша слегка помрачнел и посмотрел на подругу с легким неодобрением. В ее словах он уловил какие-то странные нотки, напоминающие восхищение.

— Ты чё, Лен? — заговорил сурово Самсонов и добавил, увидев растерянность в глазах подруги. — Красавчиком его называешь! Обычный хлыщ с крутой станции, который шастает по окраинам и девок пялит. Для этого ему и нужен проборчик аккуратный.

Девушка сняла руку Гриши, лежавшую у нее на животе. Юноша попытался снова обнять Лену, но она отстранилась, отодвинулась на край кровати. Села, сложив ноги по-турецки, и молча уставилась в стену.

Тон, которым говорил Гриша, ужасно не понравился Лене. В первый раз он ее на полном серьезе, без тени шутки в голосе, ревновал. Лена почувствовала, как к горлу ее подкатывает комок.

— Ты сам чё, Гриш? Ты за словами вообще следишь? — проговорила она, изо всех сил стараясь не дать обиде вырваться наружу. — Первое: очень я ему нужна, а уж он мне — тем более. Смазливый козел, не больше того.

Гриша, совершенно сбитый с толку отпором, который получил от невесты, смог только пробормотать что-то невнятное. Он не ожидал, что так сильно оскорбит Лену, и сейчас лихорадочно подбирал слова, которые могли бы ее успокоить, но не находил.

— Второе. Еще раз скажешь при мне слово «пялить», обижусь серьезно. В нашем доме таким словечкам не место. И пора тебе запомнить, мой внимательный друг, — добавила Лена, поворачиваясь к Грише, — что слово «красавчик» в моем лексиконе — это не комплимент, а почти ругательство.

Самсонов видел все яснее, что дела плохи, и между ними в первый раз намечается серьезная ссора. Нужные слова в голову, как назло, никак не приходили. Поэтому Гриша вылез из-под одеяла, нежно, но крепко прижал к себе Лену, так, чтобы она не могла вырваться из его объятий, и начал покрывать поцелуями плечи, шею, волосы девушки. Даже гипс поцеловал. И лишь пять минут спустя Самсонов произнес тихо-тихо, едва слышно:

— Прости меня, Лен. Я дурак.

— Ничего, — проговорила Лена, почти справившись с остатками обиды. — Проехали.

Так они сидели долго, с полчаса, не нарушая молчание, а потом забрались обратно под одеяло. Лена лежала, положив голову на грудь Грише, он неторопливо перебирал ее волосы, целуя по очереди каждую прядь, и повторял снова и снова, точно заклинание: «Лучшая. Самая лучшая. Ты у меня самая лучшая». Гроза прошла, мир был восстановлен.

— Так что там рассказывал этот парень, гость из метро? — произнес Самсонов спустя еще некоторое время, окончательно убедившись, что Лена готова к продолжению беседы. — Что там нового?

— Да вымирает метро, — вздохнула Лена, переворачиваясь на спину, — он в разговоре с лейтенантом назвал десятка два станций, на которых никто не живет. И еще, говорит, война скоро. Проклятых веган с поморцами.