— Прости, что?

— Паровоз дивергенции резиновой лампою пронзает синекдоху отвечания… быррр… — с этими словами из его рта потекла белоснежная пена.

Я отошел в сторону, а мужчина с синдромом Туретта, как ни в чем не бывало, продолжил победоносное шествие во имя периферийных скунсов. Боюсь даже подходить к кому-то еще, все они похожи на этого типа. Вон та девочка, играющая с плюшевым мишкой, выглядит вполне вменяемой. Я подошел к ней, и только хотел заговорить:

— Мама не разрешает мне разговаривать с незнакомцами, — пробормотала девочка и отвернулась.

— Слушай, ты можешь сказать, что это за место? Прохожие изъясняются непонятным для меня образом.

— Это Брайтсайд, самый прекрасный город.

Опять двадцать пять, так нахваливают свои трущобы, хотя те выглядят как форменные антиутопии. Но, в отличие от Дарксайда, этот город более чем странный. Девочка кажется довольно жизнерадостной и совершенно не обращает внимая на проходящих мимо неадекватов.

— А можно у тебя еще кое-что спросить?

Девочка повернулась ко мне и показала на фиолетового плюшевого медведя:

— Спрашивай у него, — сказала она грозным тоном.

— Это шутка?

— А кто шутит? — прохрипел медведь и принялся громко хохотать.

Ну, дожили. Говорящие плюшевые медведи! Хотя если девочка не хочет со мной разговаривать, то может хоть медведь что-то прояснит:

— Хаюшки, меня зовут Маркус. Ты случайно не знаешь, что произошло со всеми этими людьми, такое ощущение, что у них не все дома?

— А что бы с тобой произошло, если бы твоя жизнь была нескончаемым периферийным бутербродом, а каждый новый день ничем не отличался от спиритуальных электрических вихрей ботинка. Чувак, у них затопило крышу, — медведь повертел лапой у виска, — ты понимаешь?

Медведь еще немного подумал и продолжил:

— Каждый получает эссенции столько, сколько может унести. Но без сложностей и вызовов горожане утратили смысл жизни, и просто сходят с ума от скуки.

— Почему же ты не сошел с ума?

— А мне не скучно.

— А ей?