— Может, скоро придет человек, который объяснит это лучше.

— Что ж, если он будет нести правду и добро, я буду только рад его встретить.

— Вы очень удивились бы, если бы увидели себя настоящего. Вам предначертано стать не просто человеком, Кристофер. Вы способны на большее.

Священник сидел, скрестив пальцы перед собой, и смотрел в стол. Не двигался, дышал спокойно, а взгляд был напряженный. На молодом лице выскочили морщины десятилетий. Казалось, Кристофер постарел за несколько мгновений.

— Я ценю твои правду, Грейс. Пусть она помогает тебе жить. — Он поднял глаза и улыбнулся. — Боюсь, моя правда другая и разделить твою радость я не смогу. Но если ты захочешь поделиться открытиями, всегда знаешь, где меня найти. Я рад тебе, помни об этом. Просто будь осторожна.

Грейс кивнула. Пожала ему руку, сжала чуть сильнее, чем раньше, словно хотела оставить на Кристофере свою метку. Она знала, что вернется. Может даже он вернется к ней.

Когда Грейс вышла на улицу, в опустевший сквер, и сделала первый вдох, воздух был уже другой, холодный, чистый и соленый, как высохшие слезы. Казалось, старый мир оплакивал себя.

Она написала Осборну, что освободилась, и посмотрела в небо. Серая крышка уже накрыла Ластвилль и не давала ни одной живой душе ускользнуть из его лап.

Осборн вышел так быстро, будто все это время стоял в дверях и ждал, когда девушка позвонит. Он появился перед Грейс как светлый образ. Волосы распушились, кожа побледнела, а глаза такие светлые, почти прозрачные, насквозь видно, что творится у него в голове. Грейс улыбнулась.

Осборн подошел быстро, встал напротив. Он хотел что-то сказать: его детская и совершенно прелестная растерянность вдруг стали взрослой уверенностью. Казалось, он долго думал и собирался с мыслями. На лбу выступили капли пота, а руки дрожали. Он болен, очень болен. Даже сам не осознает, насколько глубоко угодил в яму. Грейс обняла Осборна прежде, чем он успел что-то сказать. Обняла крепко, как раньше, и посмотрела ему в глаза.

— Я поняла кое-что очень важное сегодня, Осборн. Я посмотрела на людей вокруг и на нас с тобой и осознала, что мы не просто особенные. Знаешь, почему? — проговорила Грейс.

— Почему? — прошептал Осборн, опешив.

Сердце Грейс билось быстро. Кончики пальцев покалывало, голова кружилась. Она бы рассмеялась, если бы так не устала.

— Все вокруг ведь притворяются, милый. Люди любят жить в обмане, но мы остаемся настоящими.

— Правда?

— Посмотри на нас. Посмотри на наш путь, Осборн. Мы — мертвецы, выползшие из земли.

— Очень романтично, Грейс, но мы же просто валялись на земле и испачкались.

Грейс улыбнулась.

— Я не об этом, Осборн. Я о внутреннем. О большем! Ты чувствовал, что мы другие? Мы ведь настоящие. Люди боятся посмотреть в глаза себе, своим страхам, своим желаниям. Они страшатся себя, потому любят ложь. А мы не лжем. Мы погибли и возродились истинными. Ты разве не чувствовал подъема души с этом месте? Разве ты не почувствовал, что впервые был здесь счастлив?

— Чувствовал, Грейс.