Несмотря на то что шуты были любимчиками правителей, свои границы дозволенного существовали и для них. Последнего шута, официально занимавшего эту должность при французском дворе, Людовик XIV прогнал за то, что он вел себя злобно и грубо. У шута была привычка сидеть за троном короля и задирать за ужином гостей, которые в конце концов, опасаясь оказаться объектом насмешек острого на язык карлика, стали бояться произнести хоть слово.

В XVII столетии буйство пошло на спад, отчасти в силу всеобщего распространения цивилизации, отчасти благодаря Реформации. В XVII в. душевнобольных начали запирать в соответствующих заведениях вместе с нищими, преступниками и бездельниками. Таким образом именно те социальные группы, которые служили основным объектом насмешек, были изолированы от общества.

Смех начали контролировать по причинам морального характера. Немецкие и английские пиетисты подчеркивали необходимость воздерживаться от мирских забав и веселья. Они осуждали увеселительные прогулки, игры, комедии и считали, что смеяться не следует.

Так, например, Филип Стэнхоуп, 4-й граф Честерфилд, известный как автор сборника «Письма к сыну» (Letters to His Son on the Art of Becoming a Man of the World and a Gentleman), содержащего обширный свод наставлений и рекомендаций в духе педагогических идей Джона Локка, в письме от 1748 г. подчеркивает, сколь важно воздерживаться от внешних признаков веселья. Против улыбки Честерфилд ничего не имел, однако он решительно запрещал сыну смеяться.

В Англии королевские особы, принадлежавшие к средневековой, падкой до смеха культуре, всеми силами старались воспрепятствовать проникновению в общество пуританских норм морали. Высочайшим указом даже велено было увеличить количество народных зрелищ и увеселений: людям предписывалось веселиться под страхом наказания. На пуритан, однако, эти угрозы не действовали, и пуританство оставило неизгладимый след на образе жизни населения Северной Европы. Увеселения, к которым причисляли также и занятия спортом, вызывали подозрения: это считалось удовольствием, которое пробуждает честолюбивые и грубые инстинкты. А инстинктивное поведение, по мнению пуритан, являлось злейшим врагом аскезы, неважно, проявлялось ли оно в спортивных состязаниях или в походах в кабак.

В пособиях по этикету также стали появляться советы, с помощью которых пытались искоренить ненужное веселье, и в особенности злорадство. Так, например, Антуан де Куртен писал в 1671 г.: «Человек, который смеется над тем, кого наказывают или оскорбляют, проявляет злую натуру».

Как становится понятно из вышеприведенной цитаты, в конце XVII в. «зона комичности» существенно сузилась по сравнению с тем, что было ранее. Уже не все вещи дозволялось высмеивать, и только аморальные или падшие люди могли позволить себе смеяться над теми, кого жизнь и без того обделила.

И тем не менее даже в XVIII столетии поведенческие нормы не смогли полностью выкорчевать в Европе безрассудство. Так, в России во времена Петра Первого любимой забавой при дворе по-прежнему оставались насмешки над карликами, умалишенными и калеками. Во Франции, в свою очередь, забавлялись, мучая животных. Когда в 1730 г. французские рабочие убили кошку, принадлежавшую супруге некоего торговца, это пробудило в обществе такое веселье, что в итоге всех кошек в окрестностях переловили и торжественно «приговорили» к смерти, после чего повесили. Подобный геноцид вряд ли пробудит в современном читателе какие-либо иные чувства, кроме отвращения. Возникает вопрос: почему в XVIII столетии это казалось людям смешным? В ту пору кошки были домашними любимцами исключительно у представителей буржуазии, поэтому вполне естественно, что пролетариат их не особо жаловал. Свою роль сыграла также и старая традиция, согласно которой кошки в Средние века являлись объектом жестоких забав черни: на карнавалах их принято было сжигать живьем. Пытки животных были одним из самых популярных зрелищ: к примеру, в эпоху Реформации в Англии существовал обряд, во время которого кошку сперва брили налысо, потом одевали в наряд папы римского, после чего отправляли несчастное животное на виселицу.

Получается, что раньше принято было смеяться над теми, на чьем месте невозможно было представить самого себя: то есть над животными, над людьми, которые по каким-то причинам выделялись из общей массы, над представителями иных социальных классов и религиозных групп. Так, например, во время Великой французской революции считалось уместным смеяться над приговоренными к смерти аристократами. В Великобритании в XVII–XVIII вв. устраивались ярмарки, на которых публике за деньги показывали великанов и карликов. Рекламные тексты были более чем выразительными: одного карлика расписывали публике как «диковинку, радующую взгляд». В XIX столетии на английских ярмарках также демонстрировали африканцев, которых зазывалы называли «черными каннибалами»: те на потеху публике ели сырое мясо и танцевали воинственные танцы. За насмешками в адрес подобных людей стояла цивилизационная пропасть, которая, как тогда подразумевалось, существовала между европейской и африканской культурами.

Шутовская традиция злорадства продолжила свое существование в цирках, в которых еще в первой половине XX в. демонстрировали разнообразных уродцев: самых толстых людей на планете, бородатых женщин или трехногих мужчин. В наше время попытка выставить на всеобщее осмеяние подобных «фриков» показалась бы абсолютно аморальной; тем не менее благодаря телевизору у нас есть возможность попрактиковаться в злорадстве, сохраняя лицо. Многие современные телепередачи базируются на том, что люди добровольно выставляют себя на посмешище, лишь бы только попасть на экран. В некоторых программах соревновательного характера участников заставляют совершать действительно опасные и причиняющие боль вещи, и в этом случае смех зрителей становится по-настоящему жестоким.

Писатель Салман Рушди, посмотрев в начале 2000-х гг. несколько реалити-шоу, заявил, что в этих сомнительных с моральной точки зрения программах «хорошо быть предателем, хорошо быть злодеем». Рушди задался вопросом: когда же, интересно, мы станем свидетелями первой настоящей смерти в прямом эфире? Тем не менее реалити-формат продолжает свое победоносное шествие, и все больше людей хотят поучаствовать в съемках. Если в 1960-е гг. американский художник Энди Уорхол говорил, что в будущем каждый получит свои 15 минут славы, то в наши дни, пожалуй, некоторым вполне достаточно и 15 секунд.