Книги

Только после Вас. Всемирная история хороших манер

22
18
20
22
24
26
28
30

Искоренение слезливости

Еще в XVIII в. плакать в театре или при чтении книги было в порядке вещей. Так, в Мангейме во время премьеры пьесы Шиллера «Разбойники» (1782) зрители в зале по ходу действия вскрикивали и, громко всхлипывая, обнимали друг друга. В романе Гете «Страдания юного Вертера» (1774) главный герой практически ничем другим и не занимается: только постоянно плачет и утирает слезы. И все же мода и идеалы меняются. Протестантская этика и расцвет буржуазии привели к искоренению публичного проявления чувств, и в результате нормы в отношении проливания слез тоже пришлось пересмотреть. Теперь цивилизованному человеку уже более не пристало плакать на людях, только дикари да неотесанная деревенщина могли себе такое позволить. Правда, и прежде то, что дозволялось в театре, вовсе не обязательно было разрешено в обычной жизни. Например, в Англии и Германии авторы пособий по этикету уже в XVII в. подчеркивали важность умения держать себя в руках и советовали избегать излишней эмоциональности. Утверждалось, что плач и обуревающие индивида чувства замутняют здравый смысл, который человеку всегда необходим. Наступила пора Просвещения, эпоха главенствующего разума.

Родители, которым природа мудро внушила любовь к детям, очень склонны, если разум не контролирует этой естественной привязанности со всей бдительностью, очень склонны – скажу я – позволять ей переходить в слепую влюбленность. Родители любят своих малюток, и это их долг; но часто они любят в своих детях также их недостатки.

Джон Локк. Мысли о воспитании[7] (1693)

Джон Локк, английский философ эпохи Просвещения, в своем труде «Мысли о воспитании» советовал родителям обращать поменьше внимания на крики и плач детей. Изначально трактат Локка был написан как подспорье для его друга, который обратился к философу за советами по воспитанию сына. Локк был против того, чтобы поощрять чувствительность в детях, Он, наоборот, рекомендовал закалять их в эмоциональном отношении, чтобы избежать мягкотелости в будущем. Локк не выносил типичной для Средневековья публичной демонстрации чувств. По его мнению, следовало отринуть все естественные склонности и инстинкты и руководствоваться лишь голосом разума. В противном случае прихоти и желания будут направлять жизнь человека также и во взрослом возрасте.

Ибо если лучше ребенку дать виноград или леденец, когда ему это захочется, чем дать бедному дитяти расплакаться или огорчить его, то почему, когда он станет взрослым, не следует удовлетворять его желания, которые тянут его к вину или к женщинам? Ведь эти предметы в такой же мере соответствуют желаниям взрослого, в какой отвечали детским склонностям те предметы, из-за которых он плакал, когда был мал.

Джон Локк. Мысли о воспитании (1693)

Идеи Локка хорошо отражают моральные ценности и новое отношение к телу, свойственное англичанам в XVII в. Разум должен был управлять плотью, а не наоборот. Книга «Мысли о воспитании» оказала большое влияние не только на соотечественников Локка, и в XVIII столетии его стали считать в Европе отцом педагогики.

Обо все шире распространявшемся контроле над человеческими эмоциями по-своему говорит и тот факт, что даже такая интимная вещь, как траур, была жестко регламентирована: например, в XVIII в. во Франции издавались своеобразные «траурные инструкции». Так, в Париже вдова-мещанка на протяжении первых четырех с половиной месяцев (в деревне этот срок составлял полгода) должна была соблюдать строгий траур по супругу: в это время она не могла носить никакой одежды, кроме черного шерстяного платья. Под запретом были духи и украшения, и строго-настрого возбранялось завивать волосы. В течение следующего полугода можно было надевать черные платья из более тонких тканей, а также использовать подходящие к ним скромные серьги и кулоны. На завершающем этапе траура, который длился три месяца, вдова могла позволить себе одежду других приглушенных оттенков и более броские украшения. Анн Мартин-Фугье, занимавшаяся исследованием обычаев французской буржуазии, пишет, что в XIX в. траур носили еще дольше и в целом «траурный код» среднего класса был таким же унаследованным от сословного общества ритуалом, как и этикет: с его помощью можно было выделиться на фоне остальных.

В 1840–1861 гг. Пруссией правил король Фридрих Вильгельм IV. Он любил романтическую литературу – и регулярно плакал над книгами. Сентиментальность короля нашла свое отражение в карикатурах того времени как признак немужественного поведения и излишнего пафоса. Романтизм вынужден был отступить под натиском национализма колониальной эпохи, которому были свойственны сила и дисциплина. Джентльмены, не выпускавшие из зубов сигаретку, теперь предпочитали носить форму и чурались любых проявлений эмоций.

В XIX в. педагоги в школах Великобритании, Франции и Германии подчеркивали разницу в воспитании мальчиков и девочек. И недаром именно женщины, олицетворявшие собой мягкость, невинность, чистоту и материнство, – Британия, Марианна и Германия – служили аллегорическими символами этих стран. При воспитании мальчиков упор делался на сознательное подавление эмоций. Вместо этого приветствовались маскулинность, спортивность, жесткость и честолюбие.

В XIX столетии к такому проявлению чувств, как плач, начали относиться как к проблеме медицинского и психологического характера, подчас считая его симптомом нервного заболевания. Английские медики стали считать избыточную эмоциональность патологическим состоянием, чем-то сродни истерии.

В наши дни тенденции опять в корне изменились. Сейчас людям нужно вновь уметь выражать свои чувства. Психотерапевты сокрушаются, что многие мужчины оказались загнанными в ловушку, поскольку лишены предоставленного им природой инструмента для выражения горя – способности плакать.

Однако если давать выход эмоциям отдельных людей в наши дни поощряется, то «групповые слезы» вызывают удивление. Необычный траурный спектакль развернулся в Северной Корее в 1994 г., когда долго находившийся у власти лидер Ким Ир Сен скончался. Фотографии с похорон, растиражированные западными СМИ, немало озадачили европейцев: улицы были заполнены облаченными в траурные одеждами корейцами, которые громко рыдали и прочими способами выражали скорбь, не обращая ни малейшего внимания на камеры. Некоторые рвали на себе волосы или пытались пробиться сквозь оцепление к похоронной процессии, сопровождавшей умершего лидера в последний путь. Что это: последствия культа личности, взращенного тоталитарным режимом? Возможно. Однако не следует забывать, что еще в начале Нового времени подобные публичные выражения скорби были в Европе скорее правилом, нежели исключением.

И все же в западном мире до сих пор существует публичная зона, находясь в которой обычные люди проливают крокодиловы слезы перед всем честным народом: мы говорим, разумеется, о телевидении. Большинство реалити-шоу построено на демонстративном проявлении эмоций, в том числе и плача. К примеру, в программах, в основе которых лежит соревновательный принцип, проигравшие в финале зачастую разражаются бурными рыданиями: неважно, идет ли речь о красивой молодой женщине, занявшей второе место в «Топ-модели по-американски», или же о брутальном лесорубе, который напрасно боролся за победу на экзотическом острове в «Последнем герое». Подобная эмоциональность легко передается зрителям, по крайней мере самым чувствительным, однако зачастую все это лишь искусно написанный сценарий. Заключительные сцены в умелых руках монтажера могут быть составлены из разных фрагментов, снятых в совершенно иных ситуациях, а если финальное крещендо в виде рыданий заставляет себя ждать, можно прибегнуть к проверенному в телевизионной среде способу – специальному ментоловому карандашу для слез.

Смех без причины

Не следует также, веселя окружающих, зубоскалить и делать неподобающие жесты, гримасничать и ломаться, ибо зачем унижать себя в угоду другим – это ремесло не порядочного человека, но шута и скомороха.

Джованни делла Каза. Галатео, или Об обычаях (1558)

Хорошо воспитанным дамам не подобает размахивать руками при ходьбе, есть на улице, сосать ручку зонтика, протискиваться сквозь толпу, шуметь и громко разговаривать или смеяться в толпе, а также шептаться на людях.

Томас Хилл. Пособие по этикету Викторианской эпохи (1873)

В Средние века советы делла Каза и профессора Хилла, автора «Пособия по этикету Викторианской эпохи» (The Essential Handbook Of Victorian Etiquette), вызвали бы явное недоумение, а человека, им следующего, посчитали бы черствым. Михаил Бахтин в своей работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Возрождения» утверждает, что смех и пародия в ту пору выполняли важнейшие функции. Гротескный, карнавальный хохот громогласно раздавался как на площадях, так и в церквях.

В городах карнавалы традиционно длились вплоть до трех месяцев в году, так что праздник являлся существенной частью средневекового уклада. В это время все переворачивалось с ног на голову и смеяться было можно над чем угодно. После пасхальных празднований хохот гремел в церкви, где священники обменивались шутками. Смех считался выражением радости, связанным с воскрешением Христа. В ходу были и пародийные литургии, к примеру «Литургия пьяниц» и «Литургия игроков». Наряду с этим в память об усопших устраивались шумные пирушки с возлияниями.

В праздничные дни рынки и улицы наводняли танцующие люди, шуты и скоморохи. Шутов выбирали в епископы, а головным убором им служило нижнее белье. Спиртное лилось рекой. Помимо пародий средневековый юмор также был сосредоточен на человеческом теле и его выделениях. Шутки практически всегда были связаны с выпивкой, обжорством, сексом, половыми органами, мочой или экскрементами.

Специфику средневекового юмора хорошо передает история о встрече поэта Данте и придворного шута. Присутствующие забавлялись игрой, согласно которой человек должен был делать все, что прикажет ему партнер. Шут велел Данте снять с головы шляпу и помочился в нее – под бурный хохот остальных. Поэт невозмутимо наблюдал за всеобщим весельем, а когда подошла его очередь, приказал шуту надеть использованную не по назначению шляпу на голову.