– Погоди.

– Что-то еще?

– Если ты болен – может, пойдешь домой?

– Смотри сам не помри на рабочем посту. Еще одна смерть в совете директоров – и всей фирме придется делать массовое харакири…[17]

Какисима промолчал, и лишь тень улыбки пробежала по его губам.

Я вышел из кабинета. В комнате, чей хозяин был уже на том свете, висела могильная тишина.

Вернувшись на свое место, я выдвинул ящик стола. У меня перехватило дыхание. Похоже, до увольнения мне еще хватит работы. Ящик стола был пуст. Кассета, на которую я скопировал фильм Исидзаки, исчезла.

Я тут же бросился в переговорную. Все четыре камеры, которые Охара арендовала на пару суток, были на столе. Кассета с цифровой записью дождя, которую я показал Исидзаки, валялась тут же.

Что же я делал вчера, пока голова разваливалась на куски? Опустившись на стул, я отчаянно пытался вспомнить, чем занимался вчера перед тем, как уйти домой.

Фильм Исидзаки я переписал, как только пришел сюда. Без какой-либо задней мысли. Когда вокруг тебя четыре камеры, переписать что-нибудь ценное – обычный рефлекс. Просто скопировал двухминутный видеоряд. Машинально, на всякий случай. И только потом стал снимать серый дождь за окном.

Второй раз я вернулся в переговорную уже после того, как сходил в медпункт. Цифровые камеру и кассету выложил здесь же, на стол. А пленку с копией спрятал во второй ящик своего стола. К тому времени Исидзаки уже позвонил Санаде и отменил ролик. Я сразу уничтожил все остальные записи, повыкидывал все бумажки, стер все файлы, касавшиеся этой истории, и собрался об этом забыть. Меня все сильнее мутило. Я подошел к Санаде, сообщил ему о совете врача и поехал домой. Ни к собственному столу, ни в переговорную я больше не возвращался.

Вывод один: эту копию кто-то стащил.

Возможно, кто-то из чужих. В наш рекламный на десятом этаже посетители заглядывают с утра до вечера. На зеваку, слоняющегося по этажу от нечего делать, никто и внимания не обратит. Сотрудники, работающие допоздна, сдают ключ от зала охраннику. Но если охранник выскочит куда-нибудь на минутку, – можно запросто и войти, и уйти незамеченным.

Был ли в моих рассуждениях смысл? Не знаю. Но память понемногу восстанавливалась.

Я вспомнил, что сказал Исидзаки после обеда. «Копаться в прошлом – не в моих интересах». Не думаю, что я сфальшивил. Да он и сам намекнул мне о том же самом. Пожалуй, мне следовало слушать его внимательнее. Принимая меня в эту компанию, он ставил эксперимент. А еще точнее – проверял меня на вшивость.

Двадцать лет назад «Тайкэй» нанимала меня, даже не выяснив моей подноготной. Копни эти ребята мое прошлое – я ни за что не получил бы руководящей должности в такой престижной компании. Это вам не «Фудзи-про», куда я устроился после трех месяцев подработок!

Но ко времени моего найма проверки личности в «Тайкэе» были упразднены. Так решил Исидзаки, когда служил начальником отдела кадров. Именно он настоял на отмене таких проверок, чтобы избежать возможной дискриминации. Это теперь, в девяностые годы, все приблизилось к здравому смыслу. А еще в семидесятых подобные пережитки были неотъемлемой частью Системы.

Но чем выше ты забираешься, тем виднее твой зад окружающим. И как бы ты ни старался, твое прошлое перед кем-нибудь да вылезает. Именно поэтому я не рассказывал о своем прошлом никому, кроме Какисимы. Только он знал о том, что я был первым и единственным сыном главаря преступной группировки. Да не просто группировки, а мафиозного клана, державшего под контролем огромную территорию. Старшеклассником я вел себя как заправский якудза. И поменял свои привычки лишь несколько лет спустя.

«Копаться в прошлом – не в моих интересах…»

Мой ответ президенту слетел с губ неосознанно. Возможно, я просто напомнил ему об ошибке, которую он допустил двадцать лет назад, не покопавшись-таки в моем прошлом. Возможно, он помнил об этом все эти годы и без напоминаний. Возможно, мне просто хотелось его отблагодарить, но я не нашел подходящих слов. А может быть, температура под сорок просто расплавила мне мозги. Не знаю.