— Да блин! — едва слышно прошипела Лерка, первой приходя в себя. — Кто опять калитку не закрыл? Ты опять, Анька?
Я только головой помотала, не вступая в пререкания. Потому что вообще не помнила, кто последним из нас заходил на участок, и уж тем более — была закрыта калитка или нет.
— Вот тебе и сигнализация! — тоже шепотом рассердилась Сонька. — Никакого скрипа не слышно! Что толку от нее? И от вас!
— Ты лучше рявкни на него этим своим крестьянским голосом! — потребовала Лера.
Соня опять сделала странное лицо, но, когда поняла, что мы не шутим, внезапно сильно удивилась.
— Слушайте, да не кричала я никаким крестьянским голосом. Что вы от меня все требуете?
— То есть как не кричала? Ты же так страшно полезла с другой стороны стога, откуда мы тебя не ожидали. Так натурально еще.
— Ага, и мужским басом рычала: «Вот ужо доберусь до вас, стервы!» — безуспешно попытавшись подделать тогдашний Сонькин голос, подтвердила Лера.
— Вы шутите? Нет? Я вокруг стога, правда, обошла разок, потому что мне показалось, что вы с другой стороны слезли. Но вы не слезли. И никакого баса я не слышала. Думала еще, что вы шутите со мной, разыграть решили. Как полоумные шлепнулись тогда, будто за вами правда кто гнался. Я даже немного испугалась.
Соня точно не врала. Мы с Лерой растерянно переглянулись.
— А кто же тогда это был?
— Пусти в дом!
Голос был совсем рядом, прямо под окном.
Мы, как маленькие, заметались по комнате, а потом не нашли ничего умнее, как спрятаться под стол, хотя через высоко расположенные окна нас и так никто бы не разглядел.
— Откуда они вообще знают, что мы дома?
— Ты что, глупая? У нас радио орет.
Я преувеличила: сейчас из него доносился едва слышный заунывный вой, перемежающийся шипением. Словно кто-то пытался сквозь метель докричаться, но только осип и взвыл от безысходности.
По-пластунски Лера добралась до магнитофона и хлопнула по кнопке выключения.
Воцарилась тишина, в которой особенно громко, даже угрожающе гудела печь, кажется, все громче и громче.
— И свет горит, — меланхолично заметила Соня.