«Да вот, конфетку хотела твоей деточке дать».
А никаких конфет не было у нее, врала все.
Баба Нина отрезала:
«Нельзя ей конфет, соседка».
И в дом меня увела. Ничего не сказала, только сразу мультики включила и занавески на окнах, которые выходят на калитку, задернула. Я было пискнула про папу, но баба Нина так посмотрела на меня, что я до самого вечера вообще во двор не совалась. И через дверную ручку мне водой из чайника поливала, чтобы я лицо умыла.
Ну не знаю, правда или нет, но потом мне мама как-то вскользь рассказала, что именно в тот день неприятная история приключилась из-за Никанорихи. Будто она так по всей деревне прошлась и, кого сумела из малышни, сманила на улицу и в туман увела. Неизвестно, зачем и куда, но на нее со стайкой чужих детей случайно натолкнулся пастух. Он из-за тумана решил скот обратно загнать, а так вышло, что вместе со скотом и детей обратно привел. А старуха быстренько у себя дома заперлась и несколько дней носа на улицу не высовывала, даже дверь не открывала. И вышла, только когда родители этих детишек успокоились.
Во всяком случае, больше за все время, что я у бабы Нины гостила, Никанориха к нашему забору не подходила, и я держалась поближе к дому. А папаша мой так и не приехал...
Мы помолчали. Папаша у Сони был больным местом, и мы ее все жалели. Поленья в печи словно шипели о чем-то, и их бормотание не добавляло уюта. И тут Лера тоже вспомнила историю — про Никанорову.
— Помните, как я несколько раз летом в лагере отдыхала, в котором мой дядька — директор? У нас в отряде была такая девочка Ника, дочка одной известной писательницы подростковых ужастиков. У них фамилии разные, и она не особо распространялась о своем родстве, потому что ей сразу начинали завидовать, доставали вопросами: «А как это, быть дочерью писательницы? А наверное, круто! А про что будет следующий ужастик?»
Она всегда отвечала уклончиво, предпочитала отмалчиваться. На вопрос про книжку, правда, один раз ответила, что про ведьму, которая крадет души.
Мы все думали, что она так себя ведет от зазнайства. И я так думала, пока однажды совершенно случайно не застукала ее. Она совсем ночью, когда думала, что все спят, позвонила кому-то и тихо-тихо в трубку прошептала: «Мамочка, я очень по тебе скучаю! Я очень люблю тебя, мама!»
Ну ясно, что никто ей там не отвечал, и она вызов сбросила и плакала потом в подушку. Это не мое было дело, я никому и не сказала.
И что-то она совсем не рада была, когда вожатая такая влетела счастливая: в лагере организовали встречу с мамой Ники! Прямо скажем, совсем кислая была.
А мама ее такая веселая оказалась, совсем не похожа на свою надутую дочь. И рассказывала обо всем интересно, и на вопросы смешно отвечала, и обнималась, и охотно фоткалась со всеми, и книжки подписывала. А кому-то даже на футболке расписалась. Нам очень понравилось.
Но они с Никой этой вообще как чужие люди были. Писательница даже ни полслова про нее не сказала. А потом Сашка такая прибегает к нам, глаза круглые: «А Ника точно ее дочка?»
Оказывается, когда уже все разошлись, а Сашка свою кепку посеяла и под стульями ее искала, эта Ника решила, что уже никто не слышит ее, и подходит такая к столу, где мама раздавала автографы, и встала прямо перед ней. И они так друг на друга смотрели недобро, как враги. И Ника, прикиньте спрашивает:
«Когда вернется моя мама?»
Писательница ей в ответ так зло, что Сашка аж поразилась:
«Ты же знаешь правила. Когда допишу про себя книгу, тогда и вернется».
И Ника, представляете, вдруг говорит: