Илона неожиданно начинает смеяться, свойственная ей безучастность внезапно сменяется радующей душу теплотой, и после этого их общение несколько меняется. Пока он пил, она уже согласилась сходить поужинать с ним в свой выходной – за два дня до того, как он должен получить результаты анализов и за пять дней до свадьбы. Тодд предпочел бы ужин, но это невозможно – по крайней мере, пока не снят комендантский час. Когда сын родится, он постарается организовать дома какие-нибудь перемены. Установит правила, сделает так, чтобы можно было жить как раньше. Бегать куда-то украдкой – не в его стиле, да и вообще не вариант. Тодд снова станет сам себе хозяин, точно так же, как было с Джоди.
Тодд уже во многом сам не свой. Например, его наводнили детские воспоминания. Мама делает пончики субботним утром, она стоит над кастрюлей шипящего жира и жарит порцию за порцией, а он сидит за столом и кушает те, что уже остыли. Чтобы ее порадовать, он ест больше, чем хочется, и когда больше уже не лезет, даже когда начинает тошнить. Эта сцена вызывает смешанные чувства, как и все воспоминания о матери. Например, как она ложилась рядом с ним вечером и гладила по голове, пока он не засыпал. Как она облизывала палец, чтобы вытереть какую-нибудь грязь с его щеки, даже когда Тодд повзрослел. Нежное касание ее руки, пахнущей чесноком. Как ему это одновременно было и приятно, и противно. Ему надоело, что в последнее время эти вещи вспоминаются постоянно, словно распахнулся какой-то ранее закрытый шлюз. Тодду это все неинтересно, воспоминания эти бессмысленны и бессвязны. И ко всем остальным страхам добавляется еще и то, что он становится слишком уж слабым, утрачивает мужественность.
27. Она
В любой момент времени в мире проходит как минимум десяток конференций на психологические темы. Она подумала об этом сразу же, когда Элисон велела ей уехать из города. За годы работы Джоди посещала подобное мероприятие лишь однажды, это была конференция по теме коммуникации, в Женеве, несколько лет назад. Ей тогда очень понравилось, как легко было общаться с людьми, ощущение профессионального товарищества, интересные выступления, докладчики, собравшиеся со всего света, походы в рестораны с новыми знакомыми в заграничном городе. Вернулась она со свежим энтузиазмом по поводу работы, внесла во взаимодействие с клиентами некоторые коррективы, стала уделять больше внимания языку тела, подбору слов, использовать их же жесты и фразы для нахождения общего языка.
Джоди давно хотела съездить еще на какую-нибудь конференцию, но как-то все не складывалось. Отчасти из-за верности Тодду – кто же о нем позаботится, когда она уедет? Хотя это беспокойство являлось лишь прикрытием; внутри, конечно, все было мрачнее. Собственнический инстинкт. Паранойя. Нежелание предоставлять ему еще большую свободу действий. Привычные чувства, и хотя они не терзали ее ежедневно, но, несомненно, сыграли определенную роль в том, что Джоди предпочитала оставаться дома.
Выбор свелся к «Управлению гневом» в историческом городе Винчестере на юге Англии и «Эмоциям, стрессу и старению» в солнечном Джексонвилле, Флорида. Джоди больше интересует управление гневом, раньше ей не предоставлялось возможности изучить эту тему. А если после конференции еще и что-нибудь почитать, она сможет брать клиентов, которым требуется помощь в этой сфере. Но посмотрев прогноз погоды и узнав в турагентстве цену, она все же выбирает «Эмоции, стресс и старение», утешив себя тем, что там ее ждут пальмы и тропический бриз.
Таким образом она оказывается в отеле Джексонвилля, где ее будит настойчивый звонок телефона, стоящего на прикроватной тумбочке. В номере черным-черно, света вообще нет, даже вокруг штор и под дверью темно. Джоди перекатывается на бок, смотрит на ядовито-зеленые цифры электронных часов. Нет еще и шести. Даже солнце встанет не раньше, чем через час.
Джоди приехала сюда позавчера и с тех пор ни разу не задумалась о том, почему она здесь, о том, что происходит дома. На конференции не трудно забыть обо всем остальном, тут все просто и без хлопот, это отдельный мир, где настоящая жизнь сменяется различными отвлечениями и развлечениями. Аудитории залиты теплым естественным светом, двери патио выходят в сады с цветущим кустарником, на улице можно подставить лицо солнцу, вдохнуть запах океана. Ей ничего не приходится делать, лишь устроиться поудобнее в мягком кресле и слушать интереснейшие выступления, пойти со всеми в ресторан на обед, одеться к ужину в городе. Она здесь никого не знает. Никто не в курсе ее жизненной ситуации. Для остальных Джоди все равно что появилась из космоса или вообще материализовалась на ровном месте.
Трезвонящий телефон в эту картину не вписывается. Джоди покрепче закрывает глаза и ждет, когда это прекратится. Снова наступает тишина, она медленно и сдержанно выдыхает, похоже на вздох, и опять засыпает, но глубокий сон сейчас не поймать, голова слишком занята сновидениями, полна странных и пугающих образов – толпа людей, яркий свет, кто-то бежит. И не больше чем через несколько минут раздается новый звонок. Во сне этот низкий и настойчивый звук преображается в чей-то плач, Джоди окончательно просыпается. Непонятно зачем моргая в темноте, она встает с кровати и ощупью пробирается в ванную.
Потом, когда она завтракает с коллегами в ресторане при отеле, кто-то подходит сзади и касается ее плеча. Оказывается, что это одна из организаторов конференции, приветливая женщина, которая представилась лично всем и каждому, кому-то даже по два раза.
– Вам звонят, – говорит она. – Можете подойти к аппарату в фойе.
28. Он
Последние три с половиной дня в голове у него крутятся Илонообразные мысли, эти Илонообразные мысли рождают Илонообразные образы, обретающие форму, словно металлическая стружка в магнитном поле. Этими днями были пятница, суббота, воскресенье и первая половина понедельника, когда Тодд забывал говорить Наташе, что любит ее, недовольно водил ее по магазинам, отказывался помогать по хозяйству, выпил двенадцать больших банок пива и мастурбировал каждый раз, когда шел в душ. За это короткое время ничего не подозревающая Илона приобрела максимум эротической притягательности в его эрегированных фантазиях. Став объектом чудовищных проекций, она достигла статуса его женского двойника, идеальной второй половины, позитивом его негатива и негативом его позитива, кусочком пазла, делающим его жизнь полной. Тодд сам понимает, что эти его мысли нездоровы, но лишь в моменты прояснения сознания, которые он решительно гонит прочь.
В ресторане на Саут-диабон, где Илона согласилась с ним встретиться, интимная и стильная обстановка. Тодд уже предвидит, как их взгляды встретятся, когда она поднесет к губам бокал, воображает, как она будет жевать крохотные кусочки дорогостоящего мяса. Она же ни разу не пробовала свежих устриц, не представляет, что с человеком может сделать бутылка по-настоящему хорошего вина, в этом Тодд уверен, и он также знает, что, вкусив всех этих радостей, она станет ненасытна, пристрастится ко всему, что он может ей дать. Даже когда он выходит из офиса и идет на стоянку, его походка чванлива. Ему и в голову не приходит, что она может его продинамить, что у нее уже кто-то есть, что она могла его раскусить, прийти в себя, передумать. Наоборот, Тодд уверен, что он идет на свидание всей своей жизни, рандеву, способное перевернуть все. Илона этого еще не знает, но она избранная, она спасет его от бардака, в который Тодд на свою беду попал. Илона – худая, неизведанная, осторожная, как кошка, доверчивая, как дитя, не осознающая своей красоты и силы – вот решение всех его проблем. Позвякивая ключами от машины, он смеется в голос, выпуская в морозный воздух облако пара. Тодд уже считает минуты, все его движения нарочиты, словно танец. Он элегантно садится в машину, включает дворники, ждет, когда они расчистят иней, подъезжает к обочине и ругает встречный поток машин. Оценивает собственные зубы в зеркале заднего вида. Включает правый поворотник. Закидывает в рот противогрибковую пастилку.
Чувствует он себя на удивление прекрасно, так хорошо ему не было уже несколько недель. Язва почти исчезла, приступы чесотки утихли, из-за анализов он уже так не переживает. Поначалу Тодд очень боялся, день-другой вообще с ума сходил, но теперь пришел в себя. Давя на газ, он включает радио и попадает на вступление «Раскрепощенной мелодии». Жалобная музыка и гладкий тенор Бобби Хэтфилда[17] вызывают волну тоски, которой совершенно невозможно противостоять. Тодд вспоминает девочку из старших классов, запах ее волос с нотой цитронеллы от дешевого геля для волос, который просто сводил его с ума. Может, именно по ней он тоскует; кто знает? Тодд замечает, что границы расплываются и тают, границы между прошлым и настоящим, между Илоной, Наташей, Джоди и той девочкой из школы. А потом песня кончается, и Тодд снова в своей машине, едет на север, к Рузвельт-авеню.
Он держится в крайней правой полосе, тормозит на светофоре. Перед ним низкая «Феррари» обтекаемой формы, волнующая и соблазнительная. Его вдруг охватывает страстное желание завладеть именно этой машиной, жгучая мечта волшебным образом оказаться на ее водительском сиденье, за рулем. Его «Порш» – который Тодд раньше обожал – резко начинает казаться слишком консервативным, сдержанным, даже педантичным, это же выбор мужчины, утратившего страсть. Как такое могло произойти? Когда он изменился?
Уже почти время. Осталось лишь несколько секунд. Если бы Тодд это знал, он не стал бы тратить их на решения, которым уже не суждено сбыться – поменять машину, избавиться от сухостоя, освободиться. Тодд верил, что Наташа вернула ему молодость, но теперь он понял все. Женщина, думающая, что ты ей принадлежишь, как и всякие обязательства, может мужчину сломать. А чтобы жить, надо продолжать двигаться. И быстро, чтобы не связали.
Почувствовав первый удар, Тодд думает, что это камень. Что кто-то бросил его в окно с водительской стороны. В левом ухе звучит взрыв, осколки стекла орошают левую половину лица.
– Что за хрень, – возмущается он вслух.
Дотронувшись рукой до щеки, Тодд поворачивается. Увидев небольшую круглую дырочку с ореолом потрескавшегося стекла, он понимает, что в него выстрелили, хотя боли не чувствует. Он смотрит дальше, на стоящую рядом машину. Открытое окно, голова в шерстяной шапочке, пронзительный взгляд, блеск пистолета. Тодд не знает, кто это, но не удивляется.