Вслед за Робином Доузом группа скептиков опубликовала в 1980-е и 1990-е годы ряд статей, обличавших экснеровскую версию Роршаха как ненаучную. Первый пик этой волны пришелся на 1999 год (всего через год после того, как Экснер получил свою награду), когда Говард Гарб из Министерства по делам ветеранов, которое было цитаделью психологического тестирования в сороковые, призвал ввести мораторий на использование теста Роршаха в клинических и профессиональных условиях до тех пор, пока не будет установлена достоверность его оценок. Его статья начиналась с той самой риторики, которая доминировала в дискуссиях о тесте и практически обо всем остальном: «Попытка решить, достоверен ли тест Роршаха, подобна взгляду на одно из его пятен. Результаты исследований неоднозначны, как неоднозначны и пятна Роршаха. Разные люди смотрят на исследования и видят разные вещи».
Второй пик начался в 2003 году, когда четыре самых ярых критика теста, включая Гарба, опубликовали книгу, в которой были сведены воедино все нападки на унифицированный Экснером тест Роршаха. Ведущим автором книги был психолог, который занимался пересмотром результатов теста Роршаха Роуз Мартелли, Джеймс М. Вуд, и этот труд, получивший название «Что не так с тестом Роршаха? Наука противостоит спорному чернильному тесту», начинался с описания случая Мартелли.
В книге представлена самая полная история теста Роршаха, она была завернута в упаковку, бьющую по чувствам, что было очевидно уже по названию. Трое из четырех соавторов опубликовали в том же году статью «Что
Не все, однако, там было настолько эмоциональным. Книга свела вместе десятилетия критики теста, представляя более ранних участников дискуссии (например, Артура Дженсена) не как отдельных скептиков, а как забытых провозгласителей научной объективности. Вуд также рассмотрел новую волну исследовательской критики системы Экснера; например, четырнадцать исследований 1990-х годов, которые пытались воспроизвести результаты Экснера, касающиеся его оценки Индекса Депрессии. Обнаружилось, что у Роуз Мартелли они тоже высокие. Но одиннадцать из этих исследований, по словам Вуда, не обнаружили связи между оценкой и диагнозом депрессии, а еще два сообщали о смешанных результатах.
Более частой проблемой с системой Экснера, которую Вуд еще раз подчеркнул, было то, что общее количество ответов, данное на тест, искажало многие другие оценки. Предоставление большого количества ответов повышало вероятность того, что человека признают ненормальным, – это видоизменяло оценки и результаты, которые не должны иметь ничего общего с тем, как испытуемый предпочитает говорить. Система Экснера не была способна контролировать все эти варианты.
Театральным жестом было то, что Вуд писал о проблеме, известной с 2001 года. Всеобщее доверие к нормам Экснера привело к жестокому удару, когда выяснилось, что сотни случаев, использованных для их расчета, были плодами канцелярских ошибок. Кто-то, по-видимому, нажал не на ту кнопку, и 221 запись от 700 человек засчитана дважды, а еще 221 вовсе не учтена. Экснер, похоже, знал об этой ошибке как минимум в течение двух лет, но рассказал об этом лишь в середине абзаца на 172 странице пятого издания своего учебника по тесту Роршаха, предлагая новый набор норм, которые на сей раз, по его утверждению, были верными.
Вне зависимости от того, являлись ли эти нормы совершенно новыми, Вуд назвал это «ошибкой огромной величины» и поразился бесцеремонным отношением Экснера к десяткам лет постановки, вероятно, ошибочных диагнозов. Вуду тоже было что покритиковать. Он указал, что многие выводы Экснера основаны на сотнях неопубликованных исследований, проведенных в рамках его собственных роршаховских семинаров, чьи данные никогда не были доведены до сведения сторонних людей и редко повторялись. Он обвинил «Всеобъемлющую систему» в том, что в ней слишком большой компонент того, что можно было бы назвать научным театром, со снежным вихрем кодов и лавиной взаимно подкрепляющих друг друга публикаций, ошеломляющих поколение клинических психологов, менее обученных статистике, и юристов, не знающих о противоречиях в клинической психологии.
Эти во многом технические атаки на систему Экснера сопровождались размышлениями о том, почему психологи все еще «цепляются за обломки», – объяснения эти в глазах профессионалов выглядели снисходительными и даже лишавшими систему смысла. Например: трудно заставить кого-либо изменить точку зрения. Когда Джеймса Вуда спросили о двойственном тоне книги, он признался в «отчаянии и крайнем недоверии к тому, что происходит в роршаховском движении». Агрессивный тон послания вполне оправдан: он и его соавторы считали, что в течение шестидесяти лет верные последователи Роршаха юлили и закрывали глаза на неудобные для них доказательства, игнорировали неудобные факты.
Нет ничего удивительного в том, что практикующие психоаналитики и эксперты по Роршаху почти единогласно не согласились. В нескольких рецензиях отмечено, что собственные доказательства Вуда и его коллег предвзяты, избирательны, представляют факты только в выгодном для авторов свете и опираются на анекдотические доказательства (которые сама книга и критиковала), что эти люди отказывались видеть разницу между плохой клинической практикой и недостатками, присущими самому тесту. Они не являлись беспристрастными научными арбитрами настолько, насколько хотели казаться. Один из обстоятельных обзоров назвал книгу «полезной и информативной», но предупредил, что «каждое из процитированных авторами исследований должно быть тщательно проверено на предмет избирательности и предвзятости, чтобы убедиться, что оно представлено в точности». Не один рецензент указал, что хотя случай Роуз Мартелли очень печальный, имел очень мало общего – или вовсе ничего – с ценностью теста Роршаха, правильно используемого: ответы Роуз неправильно закодированы и плохо интерпретированы. Ее адвокат, по всей видимости, запросил экспертную переоценку слишком поздно.
Тем временем требования критиков ввести мораторий на использование теста Роршаха в судах остались без внимания. Основываясь на статье Гарба 1999 года, книга Вуда заканчивалась главой под названием «Возражение, ваша честь! Выводим тест Роршаха из зала суда», в которой давались советы юристам, судебным психологам, истцам и подсудимым. Но заявление 2005 года, «предназначенное для психологов, других специалистов в области психического здоровья, преподавателей, адвокатов, судей и администраторов», нанесло встречный удар, процитировав множество исследований, призванных заново подтвердить аргументы Экснера из 1990-х годов. Из него следовало, что «чернильный тест Роршаха обладает надежностью и достоверностью, аналогичной этому показателю у других общепринятых инструментов оценки личности, и его ответственное использование обоснованно и оправданно». Хотя статья создана не вполне нейтральным Советом попечителей Общества оценки личности, тест продолжали использовать. В период с 1996 по 2005 год он в три раза чаще упоминался в апелляционных делах, чем за все предшествовавшие 50 лет (с 1945 по 1995 год), и такие показания обычно подвергались критике менее чем в одном случае из пяти. Ни один из случаев использования теста Роршаха не был отведен, никто из противников не проявил к результатам пренебрежительного отношения.
В конце концов борьба со сложными противоречиями теста Роршаха легла на плечи каждого отдельно взятого психолога или юриста. Вуд сомневался, что «культ Роршаха», как он называл это явление, вдруг падет, но надеялся, что американская публика сможет заставить его пасть. «Большая осведомленность публики может наконец покончить с многолетним увлечением психологов тестом Роршаха, – писал он, – и нужные слова уже приглушенно звучат».
Глава двадцать вторая
Положение было тупиковым. Оба противоборствующих лагеря и сторонние наблюдатели смирились с тем, что разные люди видят разные вещи. Когда Джон Экснер умер в феврале 2006 года в возрасте 77 лет, он, вероятно, думал, что это будет его наследие.
Естественным выбором на роль его преемника был Грегори Мейер из Чикаго, на 33 года моложе Экснера. В диссертации Мейера 1989 года озвучены некоторые основные недостатки системы Экснера, которые приобретут известность в конце 1990-х годов. Но он пришел, чтобы улучшить тест, а не похоронить его. Он начал издавать многочисленные плотно основанные на количественном подходе документы, доказывающие, что система может быть обновлена. В 1997 году, когда Экснер под давлением предшествовавших статей Вуда учредил исследовательский совет по вопросам теста Роршаха, чтобы решить, какие коррективы необходимы его системе, Мейер присоединился к нему, способный участвовать в научных битвах вокруг Роршаха в рамках той же терминологии, что и критики.
Тем не менее Экснер оставил контроль над Всеобъемлющей системой – и название, и авторские права – своей семье, а не кому-либо из научного сообщества. Вдова Экснера, Дорис, и их дети решили, что система должна остаться такой, какой она была: после десятилетий согласований и пересмотров со стороны Экснера дальнейшие изменения в нее включать не будут. Когда речь заходит об этом решении наследников, часто слышно выражение «застыла в янтаре»; оно показалось многим столь странным и контрпродуктивным, что даже дало повод для нескольких теорий заговора. Каким бы ни был смысл случившегося, теперь Всеобъемлющая система столкнулась с той враждой, какую призвана была преодолеть.
Мейер дипломатично сводил на нет любой конфликт, говоря, что переговоры с наследниками Экснера долгие, а окончательное решение – полюбовное, и было бы неточно называть его расколом или разделением на воюющие лагеря. Но именно расколом это и являлось. Он и другие ведущие исследователи – четверо из шести членов учрежденного Экснером исследовательского совета (сам Мейер, Дональд Виглионе, Джонни Михура и Филипп Эрдберг) вместе с судебным психологом Робертом Эрардом – посчитали, что у них нет иного выбора, кроме как создать то, что сегодня является позднейшей версией теста Роршаха, впервые опубликованной в 2011 году: Роршаховскую систему оценки эффективности, или Р-СОЭ
Это обновление, лежавшее за пределами теперь уже замороженной системы Экснера, включало новое исследование и множество поправок, больших и малых, чтобы принести настоящий тест Роршаха в XXI век. Текущие обновления руководства доступны в Интернете. Сокращения для кодов упрощены, чтобы облегчить изучение системы. Результаты теста визуализируются в графическом виде, поскольку принтеры сегодня более распространены, чем печатные машинки. Например, оценки проставлены в линию и закодированы в цвете: зеленые, желтые, красные или черные – в зависимости от того, сколько стандартных отклонений отдаляет их от нормы. Система – это компромисс, а не дело рук одного человека, как это было со Всеобъемлющей системой Экснера.
Чтобы решить обсуждавшуюся в диссертации Мейера проблему, где большее или меньшее количество ответов искажало прочие результаты, он и его коллеги предложили новый подход к проведению теста. Испытуемым теперь прямо говорилось: «Мы хотим два, может быть, три ответа». Если вы давали один ответ или ни одного, этот факт будет отмечен, но вам предложат дать еще несколько: «Помните, мы хотим два, может быть, три ответа. Если вы слишком увлечетесь, вас поблагодарят после вашего четвертого ответа и попросят вернуть карточку».
Это означало, что испытуемые переживают несколько иной опыт, чем в предыдущие годы: тест стал конкретным заданием, а не загадкой с открытым финалом. Это еще один шаг в сторону от самого Роршаха, который предпочитал стандартизации открытый опыт прохождения теста. Например, в 1921 году Роршах предположил, что измерение времени реакции при помощи секундомера «нецелесообразно, поскольку это изменяет характер внимания испытуемого и таким образом может быть потеряна безвредность… Не следует оказывать абсолютно никакого давления». Теперь же ограничения в тесте и давление на испытуемого воспринимались как приемлемая цена за лучшую статистическую достоверность.
Психологи проводили тест более прямолинейно.