Нет, тут явно что-то не то. Начнем с самого начала.

«Она не возвращалась четырнадцать лет», - сказал Айгер. На тот момент, о котором он говорил, им с Юнией было по семнадцать. Отнимем четырнадцать. Зарянка заявилась, когда им исполнилось по три года.

Три года… «Настоящая Юниа, урожденная Неара, умерла в возрасте трех лет, в то же время, что и ее отец», - так предположил обвинитель. Значит, смерть отца Юнии по времени точно или примерно совпадает с визитом зарянки. Случайность ли это?

«Я не позволю! Юниа еще слишком мала. Это ее убьет», - сказала ее мать. А отец спросил: «Ее жизнь для тебя важнее, чем моя?» И вот еще, слова Юнии сразу после родов: «Кому в Иларе нужны сыновья? Если только королю».

Где-то в ворохе спутанных нитей прятался кончик, за который надо было потянуть, чтобы размотать клубок.

Допустим, зарянка – это болезнь, которая возвращается, когда ей вздумается. Например, в средневековой Англии время от времени случались эпидемии потницы, которая до сих пор ставит в тупик медиков. Откуда появилась, почему исчезла – загадка. Если это так, то болезнь смертельная, и поражает только мужчин. Причем не только из королевской семьи. А родственницы по прямой линии: дочери, матери, бабушки – нечто вроде лекарства. Может быть, их кровь?

Вот так все складывалось вполне логично. Рождение дочери было для любого отца радостью. На тот случай, если начнется эпидемия и он заболеет. Но мать Юнии не позволила использовать дочь, потому что это ее убило бы. Выходит, женщина или девочка должна умереть, чтобы спасти своего родственника? Или все-таки дело в том, что Юниа была слишком маленькой?

И вот еще какая штука. Обвинитель, кажется, всерьез полагал, что настоящая Юниа умерла. Выходит, если у заболевшего есть такая женщина-лекарство, ее используют по умолчанию, это само собой разумеется. А мать Юнии пошла против закона или обычая, спасая дочь. Правда, тут получалась нестыковка, отец-то умер, а обвинителя это не смутило. Но, может, средство помогает не всегда?

Я закрыла лицо руками и истерично расхохоталась. Дай-то бог, чтобы дело было только в возрасте Юнии. Потому что, если женщина должна умереть, спасая жизнь своему сыну, внуку, отцу или деду, моя казнь лишь отсрочена. Как сказал на суде Айгер, она всегда возвращается. Нас оставили в живых, чтобы при необходимости спасти жизнь Барту. И тогда понятно, почему Эйра умоляла меня позволить ей уехать.

Так, Ира, остановись. Ты уже напридумывала всякой фигни, которая не имела ничего общего с действительностью. Например, что Эйра – дочь Айгера. Что за мания делать выводы на основе скудной информации? Признаем честно, до Шерлока Холмса тебе далеко. Надо только добраться до замка, и там ты узнаешь все. Даже если это тема, на которую стараются не говорить.

Повозку слегка покачивало, и меня начало клонить в сон. Спать сидя было слишком неудобно: стоило только задремать, я тут же клевала носом, как курица, и с испугом просыпалась. Единственным вариантом оказалось свернуться клубочком на узком сиденье. Я поджала колени, подложила под голову руку…

Что-то беспокоило. Запах!

Пока я ждала повозку в здании суда, принесли одежду, которая была на мне в горах: плащ, синее бархатное платье и белую нижнюю рубашку. Только вместо теплых чулок тонкие, а вместо высоких меховых сапог – короткие из мягкой кожи. От рукава платья под щекой пахло чем-то странным… тяжелый маслянистый запах, сладкий и горький одновременно.

Я всегда была очень чувствительна к запахам, и они обычно ассоциировались у меня с тем или иным событием или человеком, пробуждая яркие объемные воспоминания. Но этот, мучительно-тревожный, я не могла связать ни с чем из прежней жизни. Это было что-то из сознания Юнии, такое же глубокое, как память тела.

Несмотря на неудобную позу, я начала засыпать и вдруг под опущенными веками промелькнуло секундной вспышкой: большая темная комната, камин, языки пламени, облизывающие обугленные поленья. И постель, усыпанная черными лепестками…

12.

- Сола Юниа! – чья-то рука трясла меня, ухватив за плечо. – Проснитесь. Мы в Верто.

Бледная моль, закутанная в черный плащ, наклонилась надо мной, стоя на ступеньке повозки. Я узнала ее только по голосу, потому что не было видно ни зги. С трудом вытащив из-под себя затекшие ноги, я села. И зашипела от боли – кровь вернулась туда, куда ей не было ходу, и ступни заполыхали огнем. Почти так же, как в ванне, когда меня засунули в нее отогреваться после горных сугробов.

Нащупав на полу сапоги, я обулась и осторожно выбралась из повозки. Она стояла на широкой городской площади, которую освещали несколько фонарей, похоже, газовых. Это меня немного удивило, но потом я вспомнила в нашем мире газ для уличного освещения начали использовать с пятнадцатого века. По уровню развития, как мне показалось, этот мир примерно соответствовал европейскому Высокому средневековью, но я знала об Иларе слишком мало, чтобы делать какие-то обобщения.

Трех- и четырехэтажные дома, выходившие на площадь, при тусклом свете было толком не рассмотреть. Однако по очертаниям они больше напоминали наш северный модерн, чем ожидаемую готику. Под ногами я обнаружила ровные каменные плиты, а вовсе не булыжники или брусчатку.