– Я собирался говорить с Харидемом, – спокойно ответил царь, – с вами мне обсуждать нечего.

Он двинулся к выходу из шатра. Линкестиец вдруг усмехнулся:

– Ну да, пока два льва дерутся, хитрая обезьяна сидит на дереве, как говорят "пурпурные"[50].

Севт повернулся, смерил Линкестийца взглядом и сказал:

– Кого это ты считаешь обезьяной?

Александр не успел ответить, как встрял Леосфен:

– Обезьяна – это Кассандр. От нашей свары выиграет только он. Уверен, уже сейчас, глядя, как мы стоим, друг против друга, он там держится за живот от смеха.

– Я не хочу с вами драться, – сказал фракиец, – бейте себе Кассандра, мне нет до него дела. Как побьете, не забудьте убраться с моей земли. Порядок в городе я уж как-нибудь сам восстановлю.

– Ты дурных грибов объелся?! – взрычал Леосфен, – Амфиполь – афинская колония! Это наш город и не тебе, вонючий варвар, зарится на него!

– Сто лет назад он был вашей колонией, – спокойно ответил Севт, – я вижу, вы, афиняне, немало грязи тут намесили. Выгребные ямы до краев полны, скоро в горы превратятся, выше вашей насыпи. Так кто из нас воняет больше?

Леосфен задохнулся от гнева.

– Да мы тебя в порошок сотрем!

– Попробуй. У меня здесь двадцать тысяч воинов.

Стратег не нашел, что ответить и, бешено вращая глазами, выбежал прочь из шатра. Лохаги последовали за ним.

Линкестиец чуть задержался и Севт обратился к нему:

– Я тебя помню, македонянин. Видел подле Александра. Это ты теперь называешь себя царем в Пелле? Тебе ведь нет дела до Амфиполя. Твоя власть не может считаться законной, пока жив Кассандр, присягнувший вашему царю-младенцу. Только поэтому ты здесь.

– Ты и это знаешь? – удивился Линкестиец.

– Я на своей земле все знаю.

– Амфиполь никогда не принадлежал фракийцам, – покачал головой Александр, решив пока не напоминать о том, что золотые рудники и ему бы не помешали.

– Он стоит на исконных фракийских землях.