Женщины ещё секунду-две внимательно разглядывали муримура, но стали держаться ощутимо спокойнее.

– Ну, можешь заглянуть в «Крысу и чайник». Вон там, – старшая махнула рукой, указывая направление. – Пройдёшь до следующего перекрёстка и увидишь вывеску.

– Или в «Пропавшую корону», – подхватила младшая, в свою очередь указывая направление. – А, может, угостишь?

– Может и угощу, если выиграю, – отозвался Абекуа. – С коронами у меня как-то не ладится, а крыс хронически не люблю.

– Ну, там вон подальше будет «Красная луна», только тебе бы туда не соваться, – старшая женщина ещё раз внимательно окинула взглядом костюм Вути. – А то наши ребята не поймут.

– Стало быть, там ваши ребята отдыхают? Моё почтение, не буду портить вечер.

– В двух кварталах есть «Краб и солнце», – предложила младшая. – Только там таких как ты не жалуют.

– Вот те на. Чем же я провинился? Ни в луну, ни в солнце не пускают, – Вути демонстративно сплюнул на мостовую. Собеседницы хихикнули.

– В «Крабе и солнце» наливают только людям. Такое у бармена правило.

– Пройди мимо них, – посоветовала старшая, – и как выйдешь на последнюю набережную, двигай в сторону реки. Там будет «Кусачая рыбка». Держит один из ваших, и играют каждый вечер.

– Благодарствую, красавицы.

– И тебе не хворать.

Абекуа зашагал в указанном направлении. Шандор, прислонившийся к стене и набивавший трубку, подождал, пока женщины пройдут мимо него, потом для верности отсчитал про себя до тридцати, неспешно раскурил трубку и зашагал следом за компаньоном.

Муримура он нагнал на следующем перекрёстке. Вути, облокотившись о пустую бочку, поглядывал вдоль улицы то влево, то вправо, с ленивым видом того, кому торопиться совершенно некуда. Но едва сыщик оказался рядом, Абекуа тут же встрепенулся.

– Пока ты меня догонял, тут прошли пять или шесть человек.

– И как?

– Да никак. Один, пьяный в стельку, хотел купить у меня девочку. Я ему посоветовал дойти до следующего перекрёстка, мол, моих всех разобрали.

– Идём, пока он не решил вернуться.

Они двинулись дальше, то и дело проходя мимо таких же расплывчатых фигур, выныривающих из сумрака. Пелена тумана становилась всё плотнее, видимость теперь составляла не больше десяти метров, и за границами этого круга колыхалось мутноватое серо-жёлтое облако, напитанное запахами угольного дыма, отбросов и горелой пищи. Те из обитателей Лайонгейт, кто изо дня в день в беспросветной нужде добывал кусок хлеба для себя и семьи, сейчас сидели по домам над своим скромным ужином. Те же, кто принадлежал к людям – и нелюдям – риска и фарта, только-только начинали выбираться из берлог и стягиваться в излюбленные пабы и бордели.

Компаньоны всё-таки проскочили нужный им перекресток, и поняли это лишь тогда, когда поперёк улицы вырос каменный парапет, за которым шумело накатывающее на волнорезы море. Ворча и ругая туман, Лайош и Абекуа вернулись назад, прошли чуть дальше в сторону главной площади по одной из основных улиц, и вскоре увидели под газовым фонарём вывеску с криво нарисованным крабом, поднимающим в своих клешнях такое же кривое и изрядно облупившееся от времени солнце.