Она фыркнула.

— В Вестеросе все выглядело иначе.

— Да, я понимаю, получилось глупо. Но я думал, все это подразумевает, что… все это случилось только… только тогда…

— Когда тебе захотелось немного потрахаться?

Аксель закрыл глаза и заслонил лицо рукой.

Ситуация абсурдная, и, несмотря на весь свой писательский опыт, он не может подобрать в ответ нужные слова. Сорока восьми лет от роду он стоит посреди улицы и пытается порвать отношения, которые никогда не собирался начинать. В надежде хоть как-то объясниться он всплеснул руками и начал жестикулировать.

— Прости, если я заставил тебя подумать, что между нами что-то возможно, пожалуйста, прости. Обычно я никогда так не поступаю, просто так получилось. Я думал, мы оба понимаем, что повторение невозможно. У меня семья, дети, и я… Я на самом деле прошу у тебя прощение.

Она улыбалась, но теперь по-другому.

— То есть, по-твоему, это все, да?

— К сожалению, да.

Она усмехнулась беззвучно.

— То есть ты, Аксель Рагнерфельдт, высоколобый писатель, полагаешь, что мною можно слегка попользоваться, а потом выбросить, как старое полотенце?

— Халина, пожалуйста.

Он смотрел умоляюще, но она только покачала головой:

— Как же я могла быть такой дурой?

Ему вдруг показалось, что он разговаривает с ребенком.

— Халина, пожалуйста, я искренне прошу прощение за все, что произошло. Давай попробуем расстаться друзьями, ведь это возможно?

Она затянулась сигаретой.

— Знаешь, что я делаю, когда сержусь на себя?

Он вздохнул: