– Не знаю, сколько еще улик понадобится, чтобы доказать, что это было спланировано заранее, – заметил Брайант партнеру.
– Плотники утверждают, что в театре все время происходят несчастные случаи, – возразил Мэй.
– Правильно, – согласился мистер Мэк. – Массы людей мельтешат на крошечном пространстве в окружении движущихся механизмов, которые весят не одну тонну. Ломают себе ноги, руки, лодыжки. Артур Льюкан однажды провалился сквозь сцену.
– Но ведь никто из них обычно не умирал, не так ли?
– Это правда, сэр, никто.
– Проблема с этими двумя смертями заключается в том, что между ними нет никакой связи, – прошептал Брайант.
Мэй обратился к своему блокноту. Он был убежден, что кому-то следует вести записи на случай, если Давенпорту придет в голову поинтересоваться методом их расследования.
– Ну, – промолвил он, – у них обоих был один агент, разве нет?
21
Прочь из прошлого
И вот он снова ищет что-то в картотеке. Сидя в архиве театра «Палас», Джон Мэй позволил передохнуть своим ноющим, старым костям.
Он сидел на брезентовом стуле, держа на коленях подернутую плесенью картонную коробку. Многие фотографии, чертежи и записи слиплись от времени. На них были следы сырости, чая, свечного воска. Хотелось бы знать, чего он с таким упорством доискивался. Достоверно известно было лишь одно: за несколько дней до гибели сюда заходил Брайант.
За годы, прошедшие после того памятного расследования, картотека театра «Палас» пополнилась новыми фотографиями: Джимми Кегни, отбивающий чечетку во время эстрадного представления, устроенного службой организации досуга в воинских частях; поющая Бетти Грейбл; Лоренс Оливье с редкозубой улыбкой в «Конферансье» Осборна; девчонки Джона Тиллера, высоко вскидывающие вверх ноги в театральный сезон 1958 года; тысяча забытых эстрадных номеров, различавшихся лишь смешными выходками и глупыми присказками; труппа «Les Misérables»[13] с годами менявшая состав исполнителей, но отнюдь не содержание. А вот и серая папка с архивными документами, собранными для полицейского отчета по делу о призраке театра «Палас»; датированная ноябрем 1940 года, она прождала своего часа почти шестьдесят лет.
Здесь хранились отпечатанные на машинке протоколы допросов исполнителей и членов постановочной группы «Орфея» в начале того ужасного сезона. Последние страницы досье отсутствовали. Остались лишь записи допросов. Было отчетливо видно, что ряд материалов кто-то изъял: надорванные скобки, сшивающие страницы в самом верху папки, служили тому подтверждением. Он еще раз проглядел список опрошенных свидетелей. Коринна Беттс, Майлз Стоун, Ева Нориак, Джеффри Уиттейкер… Он с трудом мог вспомнить их лица. Элспет Уинтер, в которую влюбился Артур; непонятно, что это было на самом деле – любовь или сострадание? Кто знает, да и разве это важно? Он представил себе огромный стенд в полицейском управлении, тянущийся на сотни миль в прошлое, с фотографиями лондонцев, бесследно сгинувших за те два тысячелетия, что здесь стоит город. Стольких уже нет на свете, и скольким еще предстоит появиться…
Он встрепенулся от звонка мобильного телефона. Вынул из кармана «Нокию» и ответил.
– Джон? Это я, Альма. Надеюсь, не побеспокоила вас?
– Меня? Нет, как ваши дела?
– Плохо с ногами, никаких улучшений, просто старею. Дженис сказала, вы вернулись, а я волновалась, потому что кто-то побывал в квартире мистера Брайанта. – Его она называла Джоном; Артура же всегда называла мистером Брайантом.
– Как вы догадались, что кто-то там побывал?
– В ней оставался кое-какой мусор, а сейчас его нет. Я уверена, поскольку убиралась там. Говорю вам, я никогда ничего не выбрасывала. Не желаю больше вообще сдавать комнаты.