– Руби?

Женщина была одета в голубой медицинский костюм и белый халат. Учитывая бледную кожу и светлые волосы, она становилась едва различима на фоне белой, окружающей койку занавески. Поймав мой взгляд, незнакомка улыбнулась. Приятной, открытой улыбкой.

Это был самый молодой врач, которого я когда-либо видела за время пребывания в Термонде. Хотя, по правде сказать, количество моих посещений лазарета не превышало число пальцев на одной руке. Первый раз я слегла с кишечным гриппом и обезвоживанием после того, что Сэм окрестила «впечатляющим извержением кишечника», и еще раз с растяжением запястья. Причем и в тот, и в другой раз после ощупывания старыми морщинистыми руками я чувствовала себя гораздо хуже, чем до попадания в лазарет. Ничто не излечивает быстрее, чем мысль о старом извращенце, от рук которого пахнет лимонным мылом.

Эта женщина – она была почти нереальна. Все в ней.

– Меня зовут доктор Бегби. Я волонтер из «Леда корпорейшн».

Я кивнула, глядя на значок в виде лебедя, приколотый к нагрудному карману ее халата.

Девушка придвинулась ближе.

– Мы представляем собой большую компанию, которая проводит исследования и присылает докторов, для того чтобы помогать таким, как ты, в лагерях. Если хочешь, можешь звать меня просто Кейт, без всяких формальностей.

Конечно, мне хотелось. Я уставилась на протянутую руку. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь биением крови у меня в ушах. Неловкий момент миновал, и доктор Бегби убрала руку обратно в карман. Однако перед этим она успела провести пальцами по моей левой руке, пристегнутой к поручню кровати.

– Ты знаешь, почему находишься здесь, Руби? Помнишь, что произошло?

До или после того, как башня попыталась поджарить мой мозг? Я не могла сказать этого вслух. Когда дело касалось взрослых, лучше было держать рот на замке. Они обладали способностью слышать одно, а думать совершенно другое. Так зачем предоставлять им лишнюю возможность навредить?

Прошло восемь месяцев с того момента, как я в последний раз с кем-то разговаривала, и потому не была уверена, что помню, как это делается.

Доктору каким-то образом удалось снять вопрос прямо у меня с языка.

– Они включили контрольный сигнал после того, как в столовой началась драка. По-видимому, ситуация… немного вышла из-под контроля.

Это все объясняло. Белый шум – он же контрольный сигнал, как его называло начальство лагеря, – был создан для того, чтобы держать нас в повиновении. Так они говорили. Собаку подзывают свистом, а для нас создали звук, вынести который под силу лишь уникальному мозгу.

Они включали его по любому поводу, из-за любой малости. Кто-то случайно использовал свои способности или в одном из боксов завязалась ссора. В обоих случаях власти направляли звук в то место, где произошел инцидент. Если белый шум включили по всему лагерю, чтобы его мог слышать каждый, значит, дела и впрямь вышли из-под контроля. Должно быть, в этот раз искра могла разжечь настоящий бунт.

На лице доктора Бегби не промелькнуло и тени сомнения, когда она освобождала мои запястья и лодыжки. Полотенце для лица безжизненно свисало с поручня кровати. Вода текла с него на пол. На белой материи остались кровавые разводы.

Я ощупала рот, щеки, затем нос. На пальцах осталась темная кровь, и почему-то меня это совсем не удивило. Кровь запеклась в ноздрях и на губах, словно кто-то от души врезал мне кулаком в лицо.

Попытавшись сесть, я поняла, что это не лучшая идея. В груди вспыхнула боль, и я рухнула обратно на спину еще до того, как поняла, что произошло. Доктор Бегби мигом оказалась рядом и поставила спинку в сидячее положение.

– Несколько ребер сломано.