Я сделала шаг назад, обеими руками держась за живот.

Не надо, – мысленно пробормотала я, – не надо. Она сама справится.

Храбрости Сэм было не занимать, тайн не имелось, но каждый раз, когда подруга вставала на мою защиту, я в ужасе пятилась назад, чувствуя себя предательницей. Теперь это повторилось снова. От ужаса я не могла говорить. Если они заглянут в мое досье, если увидят бланки и начнут их изучать, ни одно наказание Сэм не сравнится с тем, что они сделают со мной.

Так я себя успокаивала.

Парень криво усмехнулся.

– У нас тут одна живая.

Давай Руби, давай! Эти слова ясно читались в наклоне ее головы, в напряженных плечах. Сэм не понимала, что будет со мной после этого. Я не была храброй.

Но хотела быть. Так хотела!

И все же не могла. Произнести слова вслух оказалось выше моих сил. Сэм легко прочитала это по моему лицу. В глазах подруги мелькнуло понимание, а затем СПП подошел и взял ее за руку, уводя прочь от стола и от меня.

Обернись, – молилась я.

Ее собранные в хвост светлые волосы с каждым шагом раскачивались из стороны в сторону, взлетая выше головы солдата. Обернись. Мне нужно было, чтобы Сэм увидела, как я сожалею, поняла, как мне плохо: как больно в груди, как тошнит и лихорадит. Каждая мысль наполняла меня еще большим отвращением к самой себе. Зрители отворачивались один за другим. Солдат не вернулся. Не осталось никого, кто бы видел, как я плачу. Я научилась делать это беззвучно много лет назад. Так с чего бы кому-то поворачиваться в мою сторону? Я вновь оказалась в тени Сэм. Как обычно.

Наказанием тому, кто заговорил без разрешения, был день изоляции. Преступника наручниками пристегивали к воротам. Температура и погода не имели значения. Я видела детей, сидящих в сугробе, с синими от холода лицами, и никто не дал им даже одеяла, чтобы укрыться. Видела обожженных солнцем, покрытых грязью и отгоняющих мух свободной рукой. Не удивительно, что наказанием за ответ СПП или лагерному инспектору было все то же самое, но без пищи, а порой и без воды.

Сэм вернулась в бокс через два дня. Наказание за грубый ответ оказалось настолько ужасным, что она не могла о нем говорить. Одежда подруги промокла, Сэм дрожала и выглядела так, словно спала так же мало, как и я. Спрыгнув с койки, я бросилась ей навстречу. Сэм едва успела пройти половину пути до кровати.

Я крепко взяла ее за руку, стараясь поддержать, но подруга отшатнулась, поджав губы. Лицо Саманты было жестоким. От ветра нос и щеки Сэм стали ярко-алыми, однако на теле не было ни ран, ни порезов. Мои глаза опухли от слез, ее – нет. Саманта едва заметно прихрамывала, но если бы я не знала, что случилось на самом деле, то решила бы, что она вернулась после долгого рабочего дня в саду.

– Сэм, – произнесла я, всей душой ненавидя себя за дрожь в голосе. Сэм не остановилась. Она снизошла до меня, лишь когда мы оказались возле коек. Одной рукой подруга взялась за край матраса, готовая запрыгнуть наверх, в свою постель.

– Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь, – умоляюще сказала я.

– Ты стояла там. – Голос Сэм прозвучал так низко и хрипло, словно она не разговаривала несколько дней.

– Ты не должна была…

Сэм опустила голову так, что подбородок прижался к груди. Длинные спутанные пряди упали ей на лицо, скрывая его выражение. И все же я почувствовала: Сэм стала какой-то безразличной. Меня охватило странное чувство. Я словно плыла все дальше и дальше в никуда, не имея возможности зацепиться за опору. Я стояла за спиной Сэм, но расстояние между нами увеличилось до размеров каньона, перепрыгнуть через который было не в моих силах.

– Ты права, – в конце концов произнесла Сэм, – я не должна была. – Она прерывисто вздохнула. – Вот только что тогда произошло бы с тобой? Ты просто стояла там и позволяла ему делать это. Ты же вообще не собиралась защищаться.