Она прикрыла веки, из-под которых потекли непроизвольные слезы, и открыла их, когда тот, кого звали Алексом, осторожно положил ладонь ей на плечо.
— Мне очень жаль, — услышала она его тихий, едва различимый шепот. И вздрогнула, увидев, как его глаза заполнила тьма — тьма, которая долгие годы жила в ней самой.
Второй рукой Алекс взялся за руку Риннон, зажмурился, и Морок закричала, впервые в жизни почувствовав страх, несравнимый с тем, что она внушала своим жертвам. Тело ее внезапно охватил жар, на смену которому пришла боль — острая, жгучая, выкручивающая все кости и суставы — а потом сила начала утекать из ее вен, точно выкачиваемая невидимым насосом. И она ничего, совсем ничего не могла с этим сделать, потому что всю ее будто парализовало.
— Нет! Нет! Прошу, не надо! — ей казалось, что она кричит, но из горла ее вылетали лишь невнятные стоны — а вскоре утихли и они.
Окружающую реальность заволокло темнотой, в которой она осталась одна. Без силы, без искры, без сияния, которое делало ее особенной… Без Теодора. Вокруг нее, как и внутри, теперь была пустота.
И в этой темноте и пустоте ее разум был обречен скитаться вечно.
Глава 14. Две стороны монеты
Страшная новость застигла Кассандру в кафе, куда она забежала выпить чашечку капучино после утренней встречи со своим редактором. Когда на экране висящего под потолком плоского телевизора вдруг замелькали кадры с какими-то обугленными развалинами в окружении пожарных, полицейских и многочисленных зевак, она не сразу узнала в них дом, где ужинала накануне. А когда узнала — и вслушалась в безэмоциональное бормотание диктора, рассказывающего о произошедшем — обмерла от ужаса.
«Этого не может быть, не может быть!» — вертелось в ее голове, пока она, выскочив на улицу, трясущимися пальцами набирала на своем телефоне номер Дара.
Томительно длинные гудки, снова и снова… Наконец, когда она уже отчаялась дозвониться до друга, тот все-таки ответил ей.
— Ты уже знаешь, — скорее, утвердительно, чем вопросительно произнес он таким тусклым голосом, что Кассандра поняла — все это правда и Олафа больше нет в живых. — Они таки добрались до него, Кэс. Подожгли его дом среди ночи, когда он спал, как последние тр
— Дар, где ты? — быстро спросила она, свободной рукой смахивая текущие по щекам слезы. — Ты ведь не пойдешь туда, правда? Не станешь им мстить?
— Некому мстить — подозреваемых в поджоге забрала полиция, а с детьми я не воюю, — зло ответил ей Дар. — Господи, Кэс, он ведь даже собаку не заводил, хотя очень их любил — все равно, говорил, отравят! Да он же муху в жизни не обидел, твою мать!
— Я знаю, знаю… Пожалуйста, приезжай домой, не наделай глупостей…
— Мне нужно побыть одному, — бросил он, не дослушав, и отключил связь.
Кассандра же, сунув мобильник в карман, медленно побрела по тротуару, не замечая косых взглядов, которые бросали на нее прохожие. Сердце ее так болело, что впору было выть. Как же так, Олаф… Добрый, спокойный, мудрый Олаф…
«Ты этого не заслужил», — прошептала она, и кулаки ее сами собой сжались, горячие от рвущегося наружу пламени. Идущий навстречу подросток с наушниками на голове, мельком взглянув на нее, шарахнулся в сторону, и она поняла, что смотрит на мир глазами демона. Черт! Она должна успокоиться — не хватало только вспыхнуть в буквальном смысле прямо посреди центральной улицы города.
Найдя в сумочке солнцезащитные очки, Кассандра торопливо надела их, после чего махнула рукой, ловя проезжающее мимо такси. Остаток дня ей лучше пересидеть дома, наедине с Асмодеем и своим горем.
Ей удалось продержаться до семи вечера. К этому времени лицо ее успело опухнуть от слез, а голос — охрипнуть от рыданий. Лежа на кровати в обнимку с Асмодеем, терпеливо позволяющим хозяйке поливать себя слезами, она вновь и вновь думала о Целителе, вспоминала их встречи и разговоры, его неизменно добродушную улыбку — и задыхалась от несправедливости случившегося. Какое бездушное чудовище могло желать смерти такому светлому, безобидному человеку? Не человеку — демону, поправляла она сама себя и в ярости кусала губы. И что теперь станет с подопечными Олафа из психиатрической больницы, бедолагами, для которых он был последней надеждой обрести покой?
Бедный одинокий Олаф, не причинявший никому зла…