Владика речи Цента ничуть не удивили, за минувшие дни он успел натерпеться и наслушаться от изверга всякого, а вот Машка явно была в глубоком шоке и не могла взять в толк, то ли над ней издеваются, то ли Цент все говорит всерьез и от этого еще страшнее.

– Но какая же взаимовыручка, если ты едой не делишься? – спросила она.

– О еде речи не было, – рассердился Цент, которого реально начало бесить, что все вокруг пытаются отнять у него пищу. – Взаимовыручка, это другое. Вот если ты под лед провалишься, я тебя спасу. А еду ты в покое оставь, не смешивай все в одну кучу. Это разные понятия, еда и взаимовыручка.

– Ну а если я от голода буду умирать? – предприняла последнюю попытку Машка.

– Вот как будешь, так и зови. Пока что ты умирающей не выглядишь. Наоборот, можно пару килограмм сбросить для усиления внешней привлекательности. Не говоря уже об очкарике. Тот вообще жирный очень, ему худеть и худеть.

Владик не стал спорить с извергом, и объяснять тому верное значение слова жирный. Он и до зомби-апокалипсиса был худой как щепка, а за минувшие дни кромешного ада вовсе отощал в условиях отсутствия хоть какого-то питания. То есть, питание-то было, но как-то так получалось, что оно все доставалось Центу, а тот делиться не умел и не хотел учиться.

– Как полопаешь, так и потопаешь, – заметил изверг, вытрясая из пакетика последние, самые вкусные крошки. – Подкрепились, слава богу, можно дальше выживать. Ну, что ты на меня так смотришь неодобрительно?

Вопрос адресовался Машке, и та, видимо поняв, что слова тут бессильны, отрицательно мотнула головой и сообщила, что ничего. Владику было жалко возлюбленную, страдающую от голода. Если бы у него была еда, он бы обязательно насытил ее. Да и себя бы тоже не помешало, ибо с его комплекцией голодание едва ли возымеет положительный эффект.

Свернув лагерь, вновь двинулись в путь по осточертевшим зловонным тоннелям с целью поскорее выбраться наружу. Теперь это был уже и вопрос выживания, ибо единственный на всю компанию фонарик начал подавать признаки скорой смерти. Свет его заметно потускнел, а один раз он вообще погас, породив пронзительный визг ужаса, прозвучавший в наступившей тьме.

– Машка, спокойно, – попросил Цент.

– Это не я, – сообщила девушка.

– Владик?

– Я больше не буду, – тупо пробубнил программист.

– Не верю я тебе, и уже давно. Ну, ты что, отработался что ли?

Цент стукнул фонариком об стену. Затем еще раз. После третьего удара процедура реанимации завершилась успехом, правда, временным. Фонарик стал светить совсем тускло, и было ясно, что долго он не протянет.

– Очкарик, хватит шутки шутить, веди нас к выходу! – потребовал изверг. – Без света мы в этих катакомбах сгинем.

– Но я не знаю, где выход! – в отчаянии прокричал доведенный до отчаяния программист.

– То есть? Ты что же, соврал нам?

Владик зарыдал и без сил сполз по стене на грязный пол.

– Давайте пойдем куда-нибудь, – попросила Машка, которой тоже совсем не хотелось оказаться в кромешном мраке в компании Цента. Нет, она отнюдь не боялась, что Цент совершит над ней какие-либо действия сексуального характера. Больше пугала перспектива пойти на корм монстру из девяностых, а в том, что изверг способен на каннибализм, девушка уже не сомневалась.