Отец бил не только маму. Он поколачивал и нас, хотя в основном братьев. Думаю, он рано заметил, что я его не люблю, поэтому поднимать на меня руку считал пустой тратой времени. А вот мои братья души в нем не чаяли. Отец играл на гитаре и гонял на мотоцикле! Он ушел от мамы к женщине помоложе – более покладистой и с выдающимися формами! Они все ему прощали! Достаточно было ему сказать им пару ласковых слов, и они тут же забывали, как он их колотил и осыпал оскорблениями.
Я пыталась обратиться за помощью к школьному психологу, но отец моментально это пресек. Один из братьев сказал ему, что видел, как я захожу в кабинет, и отец тут же отправился к маме, чтобы наказать ее за мою ошибку. Он вломился к нам в дом, влепил маме пощечину и, ткнув в меня пальцем, прорычал:
– Это твоя вина, что матери досталось!
Это был первый и последний раз, когда я пыталась пойти к психологу. Даже сейчас я ужасно боюсь психотерапевтов, как и любых других специалистов в области психологии. Отца уже нет, но меня по-прежнему преследуют ужасные воспоминания.
Уже после того, как он умер, я узнала, что его собственный отец, наш дед, был таким же. Я не встречалась с дедом, но знала, что наш отец его люто ненавидел. И нас учил тому же. Для меня это стало важным открытием. Я тогда подумала: «Что бы ни случилось, я ни за что не стану таким, как он».
Я с бо́льшим вниманием стала относиться к тому, как веду себя в отношениях с парнями, а потом и с мужем, и даже с нашими детьми. Вместо походов по психологам я прочла тонны книг о том, как правильно строить отношения и оставаться открытой и честной с партнером и не отказываться от ответственности. Я делала все, чтобы не совершить отцовские ошибки.
Я по сей день продолжаю работать над собой. Легко ткнуть пальцем в другого и сказать, что это он виноват в твоей боли. Гораздо сложнее взглянуть в зеркало и задать себе вопрос: а что я могу сделать, чтобы стать лучше? Что я могу изменить? И, поверьте, эта постоянная внутренняя работа того стоит.
Мама обожала правила. Настолько, что постоянно придумывала новые, и в результате выяснялось, что многие из них противоречат старым. Например, она настаивала на том, что я должна просыпаться и собираться заранее – до того, как она встанет. При этом я должна была просто сидеть в гостиной и терпеливо ее ждать. Если же я включала мультики, открывала книжку или выходила из дома, она просто слетала с катушек.
– Ты что творишь? – это был излюбленный вопрос, который она задавала по любому поводу.
Я пожимала плечами и отвечала:
– Ничего.
И хотя это действительно было так, для мамы мой ответ всегда звучал как неверный.
– Вижу я твое ничего! – возражала она и смотрела на меня, как будто в ожидании, что я, будучи еще совсем ребенком, чудесным образом догадаюсь, что именно она хочет сейчас услышать, и скажу именно это.
Но мне никогда не удавалось прочитать ее мысли. Поэтому я просто молчала, дожидаясь, пока она в конце концов не отойдет от меня и не займется своими делами.
Любые мои действия тут же вызывали у нее подозрения. Когда мне исполнилось шестнадцать, в продаже появились телефоны-раскладушки и мне ужасно хотелось такой телефон. Маме же они казались крайне опасными.
– С кем ты собираешься разговаривать? Зачем? Когда? – следовал неиссякаемый поток вопросов.
Что я могла ответить? Что мне нужен телефон, потому что я – девочка-подросток и просто хочу общаться с друзьями? Мою неспособность внятно объяснить свое желание мама использовала как доказательство того, что я пытаюсь от нее что-то скрыть.
Она обвиняла меня в том, что я тайно встречаюсь с каким-то парнем, хочу купить наркотики или пытаюсь вступить в какой-то секретный клуб. Истории раздувались до таких размеров, что мне становилось смешно, когда я представляла себе эту картину: вот я пробираюсь в подпольный бар, чтобы добыть со своим парнем наркотики. Но для нее мой смех служил лишь доказательством того, что ее опасения верны.
Представьте себе мой шок, когда в один прекрасный день она вручила мне телефон. Помню, я просто смотрела на коробку, боясь ее открыть. Я была совершенно уверена, что внутри ядовитая змея или что похуже. У мамы же с лица не сходила улыбка.