Но всё в этот день пошло наперекос. Генерал-губернатор въехал на Сенатскую в санях. Дело закончилось оскорбительным казусом. Милорадовича не узнали или — что хуже — не захотели узнавать. Бесцеремонно выбросили из повозки, разве что не разоружили. Неуправляемая толпа бушевала, шум перекрывал командный генеральский голос. Он впервые почувствовал себя беспомощным. Одна минута безвластия способна поколебать государство.
Он незамедлительно явился к Николаю — пешком, взъерошенный, непохожий на уверенного в себе щёголя. О чём он мог доложить? Ситуация опасная, нужно утихомирить мятежников, которых подстрекали, вводили в заблуждения руководители восстания. Николай держался увереннее, чем прежде, царская природа в нём проступала. Он увидел, что Милорадович вовсе не держит в руках гвардию и гарнизон, что он не так влиятелен, как ещё недавно выглядел. Если вы — генерал-губернатор — так обеспечьте торжество законной власти. Или передайте бразды другому. Такой ультиматум не прозвучал напрямую, но в подтексте суть была такова. Теперь Милорадовичу впору было не сражаться за власть, а спасать честь. И он пошёл ва-банк.
Обязанность генерал-губернатора — восстановить порядок, даже ценой жизни. И Милорадович взялся объяснить восставшим нюансы престолонаследия солдатским языком. Он надеялся всё решить в одиночку, не поднимая гвардию. Если в этот день не прольётся кровь — новый император оценит рвение и волю генерал-губернатора. Раздобыл коня — и на площадь. Адъютант Александр Башуцкий поспешил за ним бегом. Быть может, если бы тогда, в суматохе, Башуцкому удалось найти коня — он спас бы жизнь своему командиру.
Генерал-губернатор рожден был хватом, не стал дожидаться подмоги. Никто его не прикрывал, Милорадович попытался в одиночку переломить ситуацию. А почему он должен был бояться родной армии, которая выполняла его приказы беспрекословно, за милую душу?
И вот Милорадович среди мятежников, на коне, перед взбаламученным морем. Один — против многих. Он приподнялся на стременах и принялся объяснять, что Константин отказывается от престола, что Николай — законный император. В доказательство своей приверженности Константину он обнажил шпагу с гравировкой: «Другу моему Милорадовичу» — подарок великого князя.
Он говорил: я, приверженец Константина, призываю вас подчиниться закону.
Князь Евгений Оболенский ударил генерала штыком — считается, что он пытался отогнать его лошадь. Во всех сражениях Милорадович играл с опасностью, медлительно гарцевал под пулями — и оставался невредим. И вот впервые получил ранение — и от русского офицера. И тут раздался выстрел. Человек в штатском — Пётр Каховский — опустил дымящийся пистолет. А герой
Нови, самый могущественный военачальник тогдашней России, упал на руки Башуцкого, а потом лежал на снегу. В пятидесяти сражениях он избежал тяжёлых ранений, пав едва ли не первой жертвой революционного террора.
«Его хотели отнести в его дом, но он, сказавши, что чувствует, что рана смертельная, велел, чтобы положили его на солдатскую койку в конногвардейских казармах. Между тем как несли его мимо конно-гвардейского полка, который был уже выстроен, никто из генералов и офицеров не подошел к раненому герою, которого имя останется украшением наших военных летописей; тут были некоторые лица, называвшиеся его друзьями и бывшие ежедневно в доме его, и те даже не изъявили ни малейшего сочувствия. Я довершу описание подлостей современников наших, сказавши, что когда, по принесении его в казармы, начали его раздевать, то у него украли часы и кольцо, подаренное ему за несколько дней вдовствующей императрицею» — рассказывал Башуцкий.
В последние часы Милорадович стремился в казарму, к солдатству. В его душе жило ощущение святыни — это солдатский долг, солдатское братство, память о победах и походах. Там он и умер, не обращая внимания на мародёров. В прощальном письме просил императора отпустить на волю всех его крестьян — их было более полутора тысяч. Шпага Милорадовича с тех пор хранилась у Николая I. Как реликвия, напоминавшая о днях, фабулу которых никто не сумел разъяснить. Как напоминание о том, что в декабре 1825-го власть приходилось брать оружием. Хотя Николай Павлович неоднозначно относился к генералу, понимая, что в декабрьских событиях тот пытался сыграть сложную, хитроумную роль. Но — всё искупает кровь. До этого за всю историю России ни один военачальник такого ранга не погибал вот так — в мирное время, в горниле смуты…
Матвей Платов — казачья легенда
Платов, Матвей Платов — казачья легенда. Молодой герой Измаила, одно из главных действующих лиц Отечественной войны 1812 года. Он начал службу урядником — унтер-офицером. Не вполне образованный (молодой казак владел навыками чтения и арифметики), но сметливый и умевший учиться. И, конечно, воин душой и телом, природный казак. Да, и его мы без преувеличений называем учеником Суворова. Не только потому, что сам атаман, через много лет после смерти Суворова, уже получив царские почести и всенародную славу, почтительно и восторженно отзывался о великом генералиссимусе. Полководческий стиль Платова, его понимание наступательной войны, его отношение к солдату, к солдатскому фольклору, который в те годы успешно замещал пропаганду — всё это была суворовская школа.
Родился будущий казачий вождь в Черкасске 19 августа 1751 года. Отец — войсковой старшина Иван Фёдорович Платов — дал ему истинно казачье воспитание, которое предполагало раннее знакомство с верховой ездой, с оружием, с легендами о ратных подвигах. Он был способным мальчишкой, рано выучился грамоте, но ещё раньше — с четырёх лет! — уверенно сидел в седле. И в армии оказался подростком — с тринадцати лет служил писарем. Платова Суворов приметил и полюбил ещё на Кубани в 1782 году, а слыхал о подвигах молодого казака ещё в начале 1770-х — за придунайские и приволжские бои молодой казак получил первые боевые награды, а казачьим полком командовал с 1771-го, в чине есаула. Казаков Александр Васильевич ценил смолоду — как никто из полководцев неказачьего происхождения. В их лихой повадке (которая от века смущала европейских военных теоретиков) видел прообраз армии будущего — закалённой, маневренной, свободной от стереотипов военной науки. Приглядываясь к суворовским победам от Семилетней войны до Туртукая, от Фокшан до Сен-Готарда, мы видим, что без казачьей разведки и казачьей атаки суворовская военная школа немыслима. Подвижная казачья конница в руках опытного полководца становилась важной стратегической силой для любой кампании. А Платов был истинным казаком, и по праву стал легендой Дона, где до сих пор об атамане Платове слагают и поют песни. В приказах по Кубанскому корпусу Суворов несколько раз настойчиво предлагает казакам учиться употреблять в бою лёгкие дротики.
В румянцевской русско-турецкой войне юный Платов отличился при штурме Перекопа, в Кинбурнском сражении… Первый широко известный подвиг казака Платова состоялся в 1774 году, в той самой войне с турками. На казачий полк двадцатитрёхлетнего Платова в верховьях реки Калалах напали войска Девлет Гирея — крымские татары. Первые атаки превосходящих сил противника казаки отбили, избежали окружения и укрепились у болот. Они конвоировали продовольственные обозы — и Платов приказал построить укрепления из мешков муки и телег. Отряд отбил семь атак, нанёс войскам Девлет Гирея серьёзный урон. В память о бое была выбита специальная золотая медаль. Упрочилась репутация Платова как самого многообещающего молодого казачьего полководца. Настоящего вождя, который умеет управлять неукротимыми, самолюбивыми воинами.
За участие в кубанской операции, по представлению Суворова, Платов был произведён в майоры. В первом великом сражении новой русско-турецкой войны майор Платов был рядом с Суворовым, в Кинбурне. За подвиги в бою на кинбурнской косе Суворов ходатайствует о присвоении Платову чина полковника.
Отличился Платов и под стенами Очакова, «за отличную храбрость при штурме крепости» получил Георгия четвёртого класса. А под Измаил казак попал уже бригадиром — и, как младший, первым на военном совете произнёс решительное слово «Штурм!». Суворов расцеловал отчаянного казака.
Платов вёл на приступ пять тысяч солдат. С такой внушительной (и трудноуправляемой в кровавом пылу штурма) колонной атаман должен был по лощине взойти на крепостной вал и под обстрелом ворваться в Новую крепость. Когда передовой батальон, в котором шёл и атаман, подошёл к крепости, казаки в замешательстве остановились перед затопленным рвом. Бригадир Платов, вспомнив уроки Суворова, первым вошёл в ледяную воду, по пояс в воде, под обстрелом преодолел крепостной ров, скомандовал: «За мной!» — и батальон последовал примеру командира. Рядом с ним сражались у стен Измаила два брата. Один будет тяжело ранен, другой убит. Ходила смерть и рядом с будущим графом.
Своенравные, самолюбивые казаки относились к Платову восторженно, с ним шли на смерть. И так продолжалось до последней платовской кампании — 1814 года. Но вернёмся в измаильскую лощину. В бою на крепостной стене был ранен генерал-майор Безбородко, командовавший двумя казачьими колоннами — Платова и Орлова. Командования принял Платов. Он расторопно отразил атаку янычар, разбил вражескую батарею, захватив несколько пушек. С боем казаки прорвались к Дунаю, где соединились с речным десантом генерала Арсеньева. Предстояли уличные бои, в которых поймавший кураж Платов был всё так же удачлив. Немалую часть русских потерь при штурме Измаила составили погибшие и раненые казаки.
За действия при штурме Измаила бригадир Платов по представлению Суворова был произведен в генерал-майоры и награждён орденом Георгия 3-й степени.
В качестве походного атамана генерал Платов принял участие в зубовском Персидском походе 1795 — 1796-го. Командующий Валериан Зубов именно Платову был обязан победой над персами: атаман спас русские войска от окружения и суворовским натиском поразил неприятеля. Платов становился всё популярнее и влиятельнее. Но… взошёл на престол Павел Первый — и Платов, слывший доверенным лицом Зубовых, оказался в опале. Слово взяли завистники, которым давно было не по себе от быстрого продвижения Платова к высшим казачьим регалиям. Павел поверил доносам, увидел в Платове заговорщика, который готов поднять против государя Дон. Сначала его отставили от службы, а потом и посадили в Петропавловскую. Арестованного казака сослали в Кострому, оттуда — снова в каземат Петропавловской. На Руси от сумы да тюрьмы не зарекаются, и молва ценит героев, прошедших через испытания неволей. Об опальном Платове сложат песню: