Подписи Суворова под этой характеристикой нет, но и по должности, и по командирскому усердию он не мог не иметь к ней отношения.
Под началом Суворова Кутузов служил и в Польше, и в Крыму. Отличился в самых кровопролитных сражениях Русско-турецкой войны — при Кинбурне и взятии Измаила. В реляции после штурма неприступной крепости на Дунае Суворов писал: «Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов показал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, взлез на вал, овладел бастионом, и, когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов». Именно Кутузов с гренадерами Херсонского полка и егерями Бугского корпуса преодолел яростное сопротивление янычар у Килийских ворот и ворвался в крепость. Суворов, который, по-видимому, настороженно относился к одиссеевскому хитроумию Кутузова, был доволен солдатской храбростью своего генерал-майора.
Известна афористическая суворовская формула: «Суворов знает Кутузова, а Кутузов знает Суворова». Действительно, Кутузов как мало кто из современников понимал и ценил Суворова, видел в нём незаурядную личность и многому у него научился. Например, после Измаила, в сражении при Мачине, под командованием Николая Репнина, Кутузов действовал по-суворовски напористо, сделал ставку на «три воинские искусства» — глазомер, быстроту и натиск. Корпус Кутузова, обойдя горы, неожиданно ударил турок с правого фланга. Войско верховного визиря Юсуф-паши дрогнуло. Это был решающий маневр для всей битвы. Суворов и Репнин десятилетиями враждовали, но Кутузов исхитрился установить добрые отношения с обоими полководцами.
Во время дипломатической командировки в Константинополь Михайло Илларионович в письмах к жене справлялся о Суворове — не из карьерных соображений, а по зову души.
Кутузов не входил в узкий круг близких соратников и доверенных единомышленников графа Рымникского. Но их боевые пути часто пересекались, Суворов неизменно ценил кутузовскую расторопность и смелость, при этом говаривал о Кутузове: «Умён, умён! Хитёр, хитёр! Его и Де Рибас не обманет!». И даже: «Я не кланяюсь Кутузову, он поклонится раз, а обманет десять раз». Суворова настораживала дипломатическая гибкость Кутузова, его умение приспосабливаться к причудам начальства. При этом, в последние годы правления Екатерины II они оказались в одной придворной партии. Кутузов стал доверенным лицом фаворита императрицы Платона Зубова, а Суворов выдал дочь за его младшего брата — шталмейстера Николая Зубова. Когда «Северной Семирамиды» не стало — влияние Зубовых обрушилось. Суворов вскоре оказался в опале, а Кутузов гораздо изворотливее приспособился к порывистому характеру императора Павла.
В народном восприятии Кутузов остался «учеником Суворова», его главным продолжателем. Даже на лубочных картинках князя Смоленского изображали рядом с портретом графа Рымникского. Егор Фукс, в разные годы служивший секретарем у обоих полководцев, составил о них такое мнение: «Оба стараются быть непроницаемыми. Суворов прикрывает себя странностями, в которых неподражаем; Кутузов — тонкостию в обращении».
Есть и еще одно важное отличие. Кутузова — несмотря на значительно менее яркий полководческий гений — называли (и вполне обоснованно) «спасителем Отечества». Этот титул закрепился за ним вскоре после смерти фельдмаршала, его не раз повторяли и в советские годы, проводя аналогию между двумя Отечественными войнами — 1812 и 1941–1945 гг. У него немало недоброжелателей среди исследователей истории Наполеоновских войн — в особенности в отряде страстных любителей сенсаций. Но народную репутацию не перебить. И она, быть может, неточная в частностях, всегда справедлива в главном, потому что улавливает суть судьбы героя.
Барклай, которого ненавидели
Ни место, ни точная дата рождения будущего фельдмаршала неизвестны. Существует несколько версий — от 1755 до 1859 года. Чаще всего указывают 1757-й, но со знаком вопроса. Родился он в Прибалтике, а где именно — вопросы остаются. Или в Риге, или под Валкой, или в отцовском поместье Памушис. С Прибалтикой связана жизнь нескольких поколений его предков. Дед Михаила Богдановича Вильгельм был бургомистром Риги. Отец, Вейнгольд Готтард Барклай де Толли, служивший в России под именем Богдана, вышел в отставку поручиком русской армии, получив потомственное дворянство. Российское. Среди его предков — представители шотландского клана Барклай, сбежавшие в Прибалтику от Кромвеля. И, конечно, немцы. Мать будущего полководца Маргарита Елизавета происходила толи из лифляндских помещиков, толи из семейства лютеранского пастора. Михаила Богдановича в детстве называли Михаэлем-Андреасом.
Он оставил родительский дои и начал служить в 1776 году — в Псковском карабинерном полку. Рос по службе медленно. Подпоручиком стал только в 1783 году, полковником — через двадцать лет службы. Сказывалось незнатное происхождение и отсутствие полезных знакомств. Принимал участие в штурме Очакова.
Весной 1790 года Барклая зачислили в Финляндскую армию, которая сыграла решающую роль в русско-шведской войне 1788–1790 годов. Он сражался под командованием принца и генерал-поручика Виктора Амадея Ангальт-Бернбургского, дальнего родственника самой императрицы Екатерины Великой. Принц, который, по-видимому, высоко оценил отвагу Барклая, погиб при штурме Пардакоски. Умирая, он передал Барклаю-де-Толли свою шпагу, с которой Михаил Богданович никогда не расставался. Даже похоронен он с этим оружием…
Его можно считать учеником Суворова. В 1794 году Барклай участвовал в походе будущего генералиссимуса против польских повстанцев. Отличился при разгроме отряда Грабовского и в кровопролитном штурме Праги — крепости, которая защищала Варшаву с востока. По представлению Суворова награждён орденом Св. Георгия 4-й степени, произведён в подполковники. Уже в те годы он отличался замкнутостью, молчаливостью и серьёзностью, любил уединение, был стоек аккуратен и в бою, и в походах. Не любил попоек и картежных игр, не терпел рукоприкладства.
Началась эпоха Наполеоновских войн. Барклай уже носил генеральские эполеты. В кампании 1806 года он командовал сначала авангардом армии Леонтия Беннигсена, затем арьергардом. 12 декабря на реке Вкра войска Барклая сражались с корпусом маршала Ожеро, сражались доблестно. Слава генерала росла. 14 декабря состоялось большое сражение у Пултаска. Частью правого крыла командовал Барклай де Толли. В ожесточенном сражении он опрокинул корпус Ланна. За этот бой Барклай получил орден Георгия 3-й степени. 26–27 января 1807-го, в тяжелейшем сражении при Прейсиш-Эйлау Барклай со своими егерями защищал крепость. Получил тяжелое ранение в руку. Во время излечения разработал план на случай вторжения Наполеона в Россию. Во многом именно этим планом и руководствовалась русская армия в 1812 году. Суть плана — «скифская война», «искусное отступление» с целью «заставить неприятеля удалиться от операционного базиса, утомить его мелкими предприятиями и завлечь вовнутрь страны, а затем с сохранёнными войсками и с помощью климата подготовить ему, хотя бы за Москвой, новую Полтаву».
Доверие императора Александра I он заслужил, став командиром Отдельного экспедиционного корпуса, который направили в Финляндию, на войну со Швецией. Успешно сражался со шведами в районе города Куопио, а весной 1809 года совершил героический бросок по льду через пролив Кваркен и, достигнув шведского берега, занял без боя город Умео. 250 вёрст по ледяной пустыне. Пять переходов. Пять ночёвок, во время которых не разрешали даже разводить костры, которые могут демаскировать. На вопрос: «А как же нам греться?» — невозмутимый Барклай отвечал: «Можете прыгать». Впрочем, не так уж сильно и мёрзли. По настоянию Барклая, провиант был взят соответствующий — сухари, сало и водка.
Шведы русских не ждали. Первый пункт — Аландские острова — был взят с налёту. Шведский гарнизон не мог поверить, что такое возможно. Он даже почти не сопротивлялся — потери с обеих сторон составили около 100 человек. Пленных же Барклай взял более 3 тысяч. За эти подвиги произведён в генералы от инфантерии, награжден орденом Св. Александра Невского и назначен главнокомандующим Финляндской армии, а также финском генерал-губернатором. Император его жаловал, а многие генералы уже считали выскочкой.
Особенно — после января 1810 года, когда Александр, неожиданно для многих, назначил его военным министром. Перед войной он ввёл корпусную организацию, сделав армию более управляемой, мобильной и боеспособной. Подготовил тыловые запасы вооружения и боеприпасов, продовольственные базы. Создал планы на случай войны на территории России: наступательный и оборонительный.
В начале кампании 1812 года командовал основной 1-й западной армией, которая базировалась в Литве. Дал врагу сражения под Витебском и Смоленском. Под Смоленском соединился со 2-й армией Багратиона. Избегал генеральных сражений, за что его проклинали и в армии, и в свете. Багратион, Платов, Державин, Платон Зубов… Все они считали его чуть ли не предателем. «Подлец, мерзавец, тварь Барклай отдал даром такую прекрасную позицию!» — писал Багратион. И это не самое жесткое из определений, которые тогда были в ходу. Острословы переиначили фамилию полководца: «Болтает, да и только». Конечно, он об этом знал.
В августе главнокомандующим был назначен Кутузов — во многом под давлением общественного мнения. Барклай сохранил командование над 1-й армией, в Бородинском сражении командовал правым флангом. Сражался героически.
Кутузов в известном смысле продолжал стратегию Барклая, которая соответствовала и его — кутузовскому — характеру. Но его любили, ему верили, а «немца» Барклая проклинали.
В заграничных походах, после смерти Кутузова, Барклай проявил себя, быть может, ярче других русских полководцев.