— Это письмо будет передано мистеру Лонгсворду, и в его власти будет уничтожить его…

Растерянная, подавленная, Антония встала и подошла к небольшому бюро красного дерева…

Бартон расхаживал по комнате и диктовал с неизменной деловитостью.

— «Дорогой друг мой! Я лишь передаю Вам пожелание, высказанное моим мужем. По причине, мне неизвестной, он хочет видеться с Вами. Речь идет, как он утверждает, о нашем будущем и о будущем нашего ребенка…»

Антония колебалась.

— Я ведь сказал: «Нашего ребенка», — повторил Бартон, причем, в голосе его не было и нотки язвительности. — Продолжайте: «Он дал мне слово, что тут исключено насилие или западня, но наша судьба в ваших руках. Несмотря на странность этого пожелания»… — вы видите, — заметил, Бартон, — что я откровенен… Итак: «Несмотря на странность этого пожелания, я полагаю, что лучше согласиться на это свидание. Мой муж умеет держать себя…» Извините меня, — снова перебил Бартон, — но необходимо его успокоить… — «и его слову можно верить. Потрудитесь же приехать в понедельник в два часа в зал Академии художеств, куда мой муж приглашает вас для этого разговора. Я ничего не понимаю в образе его действий, но должна заметить вам, что он даже не сделал мне ни одного упрека».

— Так, верно, — сказал Бартон, пробегая глазами письмо, — теперь подпишитесь… О! Довольно инициалов. Как вы думаете, придет он на это свидание?

— Да, — сказала Антония. — Но поклянитесь мне еще раз, что под вашим спокойствием не скрывается никакое ужасное намерение…

— Но, подумайте, друг мой, — возразил спокойно Бартон, — какой мне смысл устраивать скандал?

Он позвонил и, отдавая письмо горничной, сказал:

— Велите отнести это письмо мистеру Эдварду Лонгсворду.

* * *

Возвратимся теперь в комнату, где находятся наши собеседники.

— Прошу садиться, — сказал Бартон Эдварду.

Молодой человек был бледен, но держал себя твердо и холодно.

Бартон хранил невозмутимое хладнокровие.

— Милостивый государь, — сказал он Лонгсворду, — прошу извинения, что я побеспокоил вас. Впрочем я постараюсь не употреблять во зло ваше терпение. И, если вы позволите, мы приступим прямо к делу…

Эдвард кивнул.

— Для одной, в высшей степени деликатной операции, мне нужно содействие умного и смелого человека, а главное — такого, на которого я мог бы вполне положиться…

Это начало казалось выражением самой едкой иронии.

Эдвард слушал.