И каждый воскресный день они делали это в молитвенном доме – плясали и притрагивались к ее груди, а потом нарисовали на ее груди красное сердце, чтобы у всех людей было сердце, к которому можно прикоснуться.

Мадонна наполняла их сердца бесстрашием и нашептывала им планы побега. Самые смелые бежали, пробирались на север, а те, кто не решался, жили с поднятым кулаком в своем сердце. И если вдруг он слабел, им надо было всего лишь снова прикоснуться к ее сердцу.

Она стала такой могущественной, что про нее прознал даже хозяин. Однажды он погрузил ее в фургон, увез и приковал цепями в каретном сарае. Но ночью она без всякой людской помощи бежала и снова пробралась в молитвенный дом. Хозяин приковывал ее цепями пятьдесят раз, и пятьдесят раз она сбрасывала оковы и возвращалась домой. Наконец он сдался и позволил ей остаться там.

В «зале» установилась абсолютная тишина. Августа простояла около минуты, позволяя всем присутствующим погрузиться в нее. Заговорив снова, она развела руки в стороны.

– Люди назвали ее Мадонной в Цепях. Они назвали ее так не потому, что она носила цепи…

– Не потому, что она носила цепи… – хором повторили «дочери».

– Они называли ее Мадонной в Цепях, потому что она их сбрасывала.

Джун пристроила между разведенными коленями виолончель и заиграла «Чудесную благодать», а «дочери Марии» поднялись на ноги и стали дружно покачиваться, точно разноцветные водоросли на океанском дне.

Я думала, что все закончилось: но нет – Джун подсела к пианино и грянула джазовую версию гимна «Пойди на гору и расскажи». И тогда Августа завела танец конга. Она танцующим шагом подошла к Люнелле, которая ухватилась за ее талию. За Люнеллу уцепилась Кресси, за той пристроилась Мейбели, и вот они уже пошли по комнате паровозиком. Пришлось Кресси придерживать свой багряный цилиндр, чтобы не свалился. Когда они повернули в обратную сторону, к ним присоединились Куини и Вайолет, потом Душечка. Мне тоже хотелось поучаствовать, но я только смотрела – так же как Розалин и Отис.

Джун, казалось, играла все быстрее и быстрее. Я обмахивала лицо, пытаясь поймать глоток воздуха, голова кружилась.

Когда танец завершился, «дочери», отдуваясь, встали полукругом перед Мадонной в Цепях, и от того, что они сделали дальше, у меня перехватило дыхание. Одна за другой они подходили и прикасались к выцветшему красному сердцу статуи.

Куини и ее дочь подошли вместе и погладили ладонями дерево. Люнелла прижала пальцы к сердцу Марии, потом медленно и нарочито поцеловала каждый из них – так, что у меня на глаза навернулись слезы.

Отис прижался к сердцу лбом и простоял так дольше всех – головой к сердцу, словно заполнял пустой резервуар.

Джун играла, когда все они поочередно подходили к статуе, пока не остались только мы с Розалин. Мэй кивнула Джун, чтобы она продолжала играть, и взяла Розалин за руку, потянув к Мадонне в Цепях, так что даже ей довелось коснуться сердца Марии.

Я тоже хотела дотронуться до ее исчезающего сердца – мне никогда еще ничего так сильно не хотелось. Когда я поднялась со стула, в голове у меня немного мутилось. Я подошла к черной Марии с поднятой рукой. Но как раз, когда я почти коснулась ее, Джун играть перестала. Она остановилась прямо на середине мелодии, и я так и осталась стоять в тишине с протянутой рукой.

Отдернув ладонь, я огляделась – и словно увидела все вокруг сквозь толстое стекло окна в поезде. Размытые очертания. Движущаяся волна цветов. Я не одна из вас, подумалось мне.

Мое тело словно утратило чувствительность. Как было бы славно все уменьшаться и уменьшаться, подумалось мне, пока я не превращусь в каплю ничто.

Я слышала, как бранилась Августа: «Джун, да что на тебя нашло?» – но ее голос словно доносился из далекой дали.

Я взывала к Мадонне в Цепях, но, может быть, на самом деле не произносила ее имени вслух, только слышала собственный зов внутри. Это было последнее, что мне запомнилось. Ее имя, эхом несущееся сквозь пустоту космоса.

Когда я очнулась, оказалось, что я лежу на кровати Августы, в ее комнате по другую сторону холла, на лбу у меня холодная как лед тряпка, а Августа и Розалин смотрят на меня сверху. Розалин задрала подол платья и обмахивала меня им, демонстрируя ляжки.