Глава XXII

Вечером Алтуфьев с Тарусским ехали верхом в Спасское.

— Позвольте, господин добрый, — сказал Тарусский Григорию Алексеевичу, дергая повод и не давая лошади мотать головой, — кто же с кем наконец будет драться? Веретенников с бароном, Власьев с Рыбачевским, не достает, чтобы мы с вами друг друга вызвали.

Поездка Тарусского в Москву за пистолетами была отложена, потому что Власьев желал вызвать Рыбачевского и настоял, чтобы Тарусский с Алтуфьевым немедленно повезли его вызов.

Когда Владимиру Гавриловичу показали письмо, он вскочил, затопал ногами, затряс головой и начал выкрикивать бессвязные бранные слова, относя их, очевидно, к Рыбачевскому.

— Нет, это… это… это… это — подлость! — заикаясь от перехваченного дыхания, повторял он, затем, не договорив, кидался на диван, потом снова вскакивал и топал ногами. — Я отказался от дуэли! От какой дуэли? Я сам вызывал — я, я… я!.. Понимаете ли, я!.. А он… Ах, он — подлец!..

Он хлопал себя по коленам и приседал.

Тарусский принес ему воды, Веретенников — коньяку.

Власьев выпил залпом коньяк, воду же пить не стал.

— Вот именно, — сказал он приободрясь, — позвольте мне рассказать, как было дело.

Он передал все подробности своей давней встречи с Рыбачевским и Овинским, но его рассказ вышел как-то малоубедительным. По крайней мере, Тарусский не был уверен в полной правдивости Владимира Гавриловича. Единственно, что казалось в нем вполне искренним, было обуявшее его негодование. Старик так волновался, что невольно становилось жаль его.

Веретенникову неудобно было идти в секунданты против Рыбачевского; поэтому было решено, что Тарусский переговорит во Власьеве с Алтуфьевым и отправится с ним.

Григорий Алексеевич сразу же стал на сторону Власьева.

— Так кто же с кем будет драться, в конце концов? — повторил Тарусский.

— Я боюсь, что горбун просто откажется от дуэли, — ответил Алтуфьев.

— Но я не понимаю; если он лжет — какая тогда цель его письма?

— Вообще, это какой-то более чем странный человек, — проговорил Алтуфьев, оборачиваясь на седле и смотря назад. Ему послышался стук экипажа сзади. — Едет кто-то, — сказал он, завидев столб пыли и бодро бежавшую пару лошадей, нагонявшую их.

Они были уже на въезде в дубовую аллею, ведшую к старому спасскому дому.

Тарусский тоже оглянулся. Их нагоняла старомодная коляска с большим кузовом. Того, кто сидел в ней, не было видно из-за кучера.