— Да нет же, я желаю драться с Веретенниковым, а его пригласить в секунданты — тебя и его — понимаешь? — резко воскликнул барон.

— Да, правда, ты с Веретенниковым… Слушай, Нагельберг, — произнес Алтуфьев, протягивая в темноте коляски руку к барону и дотрагиваясь до него, — ты в самом деле хочешь драться?

Он только теперь сообразил хорошенько, в чем было дело, и понял, что оно могло выйти не шуточным.

— Не надо этого!

— Как не надо? Ты с ума сошел?

— Да так! Зачем эти споры? Разве нельзя жить хорошо, когда, право, жизнь так хорошо устроена? Впрочем, делай, как знаешь!

— Конечно, я сделаю, как знаю, — сердито подтвердил барон.

— Только, как хочешь, мне завтра надо быть во Власьеве, — я туда хоть пешком пойду.

— Поспеешь съездить и во Власьево.

— Тогда отлично!

— С тобой толком не поговоришь сегодня! — проворчал барон, уткнулся в угол и больше вплоть до дома не проронил ни слова.

На другой день утром, когда рано было ехать еще во Власьево, Алтуфьев с Нагельбергом явились в Спасское.

Их приняли в диванной — квадратной комнате с угловой, обитой зеленым штофом, широкой софою и со столом перед нею, на котором стояла большая небесная сфера из бронзы. По стенам комнаты, окрашенным в бледно-зеленый цвет, на гипсовых консольках стояли маленькие копии с известнейших классических статуй. На потолке, с нарисованной на нем гирляндой из роз, была сделана посредине роза ветров, и по ней двигалась сообщавшаяся с флюгером стрелка.

Граф с Рыбачевским сидели на софе и толковали, занятые бронзовой сферой.

Горский встретил гостей очень радушно, усадил их и сейчас же начал общий разговор, отодвинув в сторону софу.

После того, что Алтуфьев узнал от Власьева о Рыбачевском, тот стал вконец неприятен ему. По отношению к графу он тоже чувствовал неловкость, не зная, как передать отказ Софьи Семеновны. Однако, несмотря на это, он не испытал смущения, так как все еще находился в приподнятом настроении — в течение ночи оно не сошло с него.

— Вот молодость! — кивнул граф Рыбачевскому, словно вчуже любуясь, видимо, понравившимся ему Алтуфьевым, — право, хорошая вещь — молодость! — добавил он, и его черные глаза задумчиво остановились на минуту.

— Он находится сегодня в особом положении, — сказал барон, взглядывая в свою очередь на Алтуфьева и спрашивая этим взглядом, можно говорить ему или нет?

«Ну, что ж, говори!» — как будто ответила счастливая улыбка Алтуфьева.

— Он вчера сделал предложение и получил согласие, — продолжал Нагельберг.