Сэм Стей оскалился в дикой ухмылке.
— Хотя в ближайшее время вы ее вряд ли встретите, потому что она лежит в госпитале на площади Кевендиш, № 304.
— Площадь Кевендиш, № 304! — повторил Сэм. — Ведь это поблизости от Реджен-стрит, верно?
— Точно я этого не знаю... Знаю только, что она лежит в госпитале, и вам ее, скорее всего, повидать не удастся.
Мильбург поднялся и увидел, что Сэм дрожит с ног до головы от нервного перенапряжения.
— Площадь Кевендиш, № 304! — повторил он еще раз, потом резко встал и, не прощаясь с Мильбургом, даже не взглянув на него, ушел прочь.
Почтенный священник поглядел ему вслед, поднялся и удалился в противоположном направлении. Он решал, где ему лучше купить билет на континент — на станции Ватерлоо или на вокзале в Чаринг-Кроссе? Пожалуй, на вокзале — безопаснее.
XXXII
Тарлингу следовало выспаться. У него ныли все кости и мышцы, настоятельно требовался покой. Но он сидел за столом в своей комнате, а перед ним, сложенные в две кипы, лежали дневники Торнтона Лайна. Он прочел уже большую часть, осталось просмотреть еще несколько томиков.
Тетради были сделаны из неразлинованной бумаги, без каких-либо украшений полиграфического толка. Некоторые книги охватывали два-три года, а иные — только несколько месяцев. Левая кипа становилась все больше, в то время как правая убывала. Наконец непрочитанным остался только один томик, последний, отличавшийся от других тем, что был заперт на два бронзовых замочка, уже открытых специалистами Скотленд-Ярда.
Тарлинг взял этот томик в руки и стал перелистывать его страницу за страницей. В этой книге, как он догадался еще раньше, содержались записи последних месяцев, вплоть до самого дня убийства автора. Когда Тарлинг открывал эту книгу, он, как и от прежних томов, не ожидал от нее ничего особо интересного, единственно, чего в книгах-дневниках было в избытке, так это невероятного самомнения и самолюбования. Но как и при чтении других книг, и с этой Тарлинг обошелся, как добросовестный читатель, то есть читал очень и очень внимательно.
В какой-то момент он взял записную книжку и стал делать выписки. Это касалось описания Лайном сцены, произошедшей между ним и Одеттой Райдер, о том, как она отвергла его предложение. Все было описано весьма субъективно, с прикрасами и очень пресно. Но вот Тарлинг дошел до страниц, заполненных день спустя после выхода Сэма Стея из тюрьмы. Здесь Торнтон Лайн более подробно писал о своей обиде и, главное, о разговоре с Сэмом.
Вот эти строки:
Дневник заканчивался словом «заподозрен». Замечательная концовка, прямо-таки пророческая! Тарлинг несколько раз перечитал последние фразы, даже запомнил их дословно. Потом он захлопнул книгу и запер ее в ящик письменного стола.
Примерно с полчаса он просидел, задумавшись, подперев рукой подбородок. Теперь все лучше и лучше вырисовывались подробности этого необыкновенного случая. Загадка была близка к разрешению, и строки, оставленные Лайном, значительно облегчали задачу его единственному наследнику.
Торнтон Лайн пошел к ней в дом не по телеграфному вызову, — он его даже не успел получить, — а исключительно с намерением скомпрометировать Одетту и повредить ее доброй репутации. Он собирался оставить у нее в квартире красный клочок бумаги с китайскими иероглифами, чтобы попутно бросить тень и на Тарлинга. Вот почему в кармане его сюртука нашли хонг шайки «Радостные сердца».
Мильбург же пришел в квартиру Одетты совсем по другой причине. Управляющий фирмы Лайн и его шеф столкнулись там неожиданно, возникла ссора, в результате которой Мильбург выстрелил и убил своего шефа наповал.
Таким образом, объяснялось также, почему Торнтон Лайн, отправляясь к девушке, надел войлочные туфли, — он имел намерение прокрасться в квартиру бесшумно, не рискуя быть узнанным, тайно.