Выяснив у него, какими кнопками следует перемещать виртуальную карту, я двинулся вверх по Дрисвяте, прямо от точки её впадения в Дисну. И то место, где некогда был мельничный пруд, не заставило себя ждать. Правда, теперь никакого пруда там не было и в помине, но характерный округлый оттиск в почве остался от него до сих пор. Можно было продолжить движение вверх и достигнуть того места, где было захоронено золото, но я остался там, где остановился. Собственно и так всё было ясно. Практически все те географические приметы, которые были обозначены на старой карте, были благополучно найдены. Располагались они именно в такой последовательности, и на таких расстояниях друг от друга, как и было некогда вычерчено на старинном «брульоне».

И, тем не менее, я не спешил вопить от восторга и бить кулаками в «бубны» удачи. Изрядное количество надежд и разочарований, которые я успел пережить ранее, приучили меня относиться к своим гипотезам и «гениальным открытиям» с изрядной долей пессимизма. Поэтому, вернувшись домой, я первым делом потянулся за блокнотом. Заполнил табличку из десяти пунктов и уставился на неё, будто видел впервые в жизни. Впрочем, посмотреть было на что.

№ 9) Козяны:

1 – Да, 2 – Да, 3 – Да, 4 – Да, 5 – Да, 6 – ? 7 – Да, 8 – Да, 9 – Да, 10 – Да

Пункт № 6, единственный оставшийся со знаком вопроса значил – «Первая мельница – ветряная». И теперь мне кровь из носу требовалось непременно отыскать такую старую карту, чтобы на ней именно в этом месте располагалось то, что можно было бы отождествить с ветряной мельницей. Ведь не могла же она стоять на берегу Дрисвяты-Козянки просто так, в гордом одиночестве! Рядом с ней непременно должны были быть какие-то жилые строения. Только отыскав такую карту, я мог с гордо поднятой головой идти к Михаилу и утверждать со всей ответственностью, что заветное место наконец-то найдено.

Снова предстояло идти на Измайловскую толкучку и договариваться с немногочисленными продавцами картографического товара. И ещё был большой вопрос, найдут ли они карту столь глухого района, или отрицательно замотают головами в ответ. Мол, что ещё за Козяны такие? Мол, впервые о них слышим. И именно в этот момент как по заказу сработала та письменная наживка, о которой я уже успел позабыть.

В один из дней возвращаясь с работы, я случайно заметил, что всяческие рекламные газетки и листовки просто выпирают из почтового ящичка. Чертыхнувшись, я отпер его и мне под ноги буквально хлынул поток разноцветной макулатуры. Рядом стояла большая картонная коробка, заботливо оставленная в подъезде дворником, и я совсем было собрался сунуть в него всю рекламную полиграфию скопом. И не сделал это только потому, что из-под отлетевшей в сторону газеты Экстра-М вылез уголок крайне необычного конверта. Я вытащил его и поднял к глазам. Плотный желтоватый конверт, марка, большой сиреневый штамп на лицевой части…

– Военно-топографическое управление Генерального штаба! – с немалым удивлением прочитал я.

И только тут до меня дошло, что пришёл тот ответ от военных картографов, который я уж и перестал ждать. А он был теперь как нельзя кстати, но разумеется только в том случае, если мой вопрос был решён положительно. Поднявшись в квартиру, я тщательно запер дверь, положил конверт на кухонный стол и осторожно, боясь ненароком повредить содержащуюся внутри бумагу, взрезал его ножом. Ответ из генштаба был по военному краток. В нём содержался лишь телефон и фамилия командира части № 31615, к которому мне надлежало обратиться. Надо было полагать, что это и было разрешение, и на следующий же день я набрал заветный номер.

– Дежурный по части слушает! – немедленно отозвались с другого конца провода.

– Попрошу к аппарату полковника Гуцало! – не менее бойко отрапортовал я.

В трубке что-то заскрипело, на некоторое время воцарилась тишина, и когда я начал подозревать, что меня просто отключили, раздался приятный мужской баритон: – Полковник Гуцало слушает!

– Здравствуйте, товарищ полковник, – постарался придать я своему голосу должную твёрдость. Вас беспокоит не слишком пока известный писатель. Я некоторое время назад обратился с просьбой в топографическое управление российской армии с просьбой ознакомиться с одним из районов Белоруссии. Пишу, знаете ли, книгу о событиях 1812 года и хотелось бы увидеть своими глазами, как та местность выглядела двести лет назад. Вы можете мне помочь в этом маленьком вопросе?

– Постараемся! – на удивление неформально ответил полковник. Приезжайте ко мне в Сокольники, попробуем что-нибудь для вас сделать.

Он объяснил, как добраться от метро до подведомственной ему воинской части и мы распрощались.

– Неужели всё так просто? – с сомнением думал я пробираясь по неведомым мне прежде московским проулкам. Написал письмо неизвестно кому, и вот тебя уже допускают в секретную воинскую часть, даже не выяснив толком, кто ты такой. Хотя может быть в этом и есть некое проявление модной ныне демократичности? Армия уже не так закрывается от цивильного населения, а оно в свою очередь не столь третирует армейскую верхушку за излишнюю прямолинейность и замкнутость?

Отыскав нужный дом, я вошёл в ничем не примечательную дверь без каких-либо табличек и, миновав внутренний тамбур, оказался в небольшом холле, по которому мерно прохаживался дневальный. Сообщив по телефону дежурному о своём прибытии, я вскоре услышал, как хлопнула дверца лифта и, из-за угла уходящего во внутрь здания коридора вышел молоденький, розовощёкий лейтенант. Он сопроводил меня на четвёртый этаж и, как говорится, из рук в руки передал командиру картографического подразделения.

Полковник Гуцало с первой минуты произвёл на меня прекрасное впечатление. Моложавый, подтянутый и что удивительно, по-настоящему интеллигентный, он начал знакомство с «русским писателем» со стакана хорошего чая и беседы. Во время получасового чаепития он с таким интересом расспрашивал о моих литературных планах, что мне стало даже совестно. Причём делал он это явно не из-за пресловутой подозрительности. Ему было просто интересно узнать, каким образом создаются современные литературные «шедевры». Я постарался в долгу не остаться. Принялся с таким азартом рассказывать о своих исторических изысканиях, передвигая по рабочему столу полковника карандаши и ластики, обозначавшие воинские колонны, что через десять минут офицер уверился в том, что перед ним настоящий историк. А когда я поведал ему об истинной роли П. Х. Витгенштейна в событиях 1812 года, то просто сразил моего собеседника наповал.

– Я давно подозревал, что там плелась какая-то интрига, – задумчиво потёр он гладко выбритый подбородок, – но однозначных доказательств не имел. Будет интересно почитать, что вы об этом напишите!

– Да уж, не сомневайтесь, – пообещал я, – обязательно напишу.