Тарковский. А вы знаете, откуда у Володи Высоцкого такие хамские интонации в любимовском спектакле (где Демидова играла Гертруду. – О.С.)? Это неожиданный результат нашего разговора с ним после того, как я рассказал ему свою точку зрения на «Гамлета». Увы, но я знаю точно, откуда это, и еще одно подтверждение того, что ничего, на самом деле, никому нельзя рассказывать…

Ольга. Естественно. Каждый воспримет в меру своего понимания.

Тарковский. Я ему даже мизансцены рассказывал. Например, есть одна мизансцена в финале, когда Гамлет умирает… Спектакль вроде бы заканчивается, а он вдруг встает. Это его дух – ну, как дух его отца, тень, реальная и нереальная – Гамлет становится в конце концов такой же нереальной тенью. Он встает и обходит все трупы, всех убитых, ласкает их, любит, точно говоря: что я сделал?! Идиот!.. Конечно, текста нет, он только подразумевается, а сам он просто ходит и плачет. Очень важно довести актера до нужного состояния, чтобы все это было понятно. Может быть, даже положить один трупик к авансцене поближе, чтобы он действительно посмотрел на секундочку в зал, а? Только ни в коем случае нельзя дать актеру обыграть эту ситуацию – нужно ситуацию промотать очень быстро, чтобы не было нажима. Вот трупы перед Гамлетом, которые он сам сотворил, в то время как его собственный труп уносят все дальше в глубь сцены. А его же призрак в это время оплакивает им же убиенных. Вот такой финал! То есть это слезы, скорбь о собственном преступлении… Иначе его трагедия не трагедия…

Сурков. А? Как? Липа?! Это гениально!.. Вы знаете, как это гениально… Возвращением к началу. Повторением.

Тарковский. Отомстить могла только плоть. Дух отомстить не может. Дух может только простить. Именно это противоречие между духом и плотью составляет драматургию Шекспира, черт побери! Поэтому она вечная…

Сурков. А как же вы собираетесь сделать, чтобы он лежал, и он же встал?

Тарковский. Это как раз очень просто, у-y-y, сколько приспособлений! Техника! В кино, в театре, Евгень Данилыч, все можно. В искусстве можно все. Я, например, на секунду зажгу свет, отвлеку ваше внимание, а в этот момент появится дублер – и все! Сделано уже!

Калмыкова. Надо, чтобы дублер – был на носилках…

Тарковский. Это не проблема. Спектакль надо делать скорее, Евгений Данилыч!

Калмыкова (преисполненная восторга). Лапочка моя, Господи!..

Тарковский. А музыка будет звучать только классическая, безо всяких понтов. Никакого живого оркестра звучать не будет – ничего этого в современном театре не нужно. Будет звучать нормальная музыка: просто вовремя будет нажата кнопка и вовремя отпущена! А эта сволочь… Гамлет… будет лежать в грязных ботфортах на чистой простыне и соображать: пока я не стану сволочью, я не смогу вас убивать. Вот жизненная реальность! А когда в это время Офелия встает с кровати и открывает рот, чтобы что-то сказать, мимо проходит Королева. Нет, вы понимаете, как она проходит? Она идет, и платье ее шумит. Это только в поэзии по-настоящему делается: помните, как у Блока (Северянина? – О.С.): шумит муаром, она идет и муаром шумит…

Сурков. Это сумеет сделать Артемьев…

Лариса. Да-да – «муаром»… Я только что хотела об Артемьеве сказать…

Тарковский. Я вижу, как Королева идет, идет и – оп!.. Споткнулась! Вокруг себя она, естественно, никого не видит. Но просто пройти мимо она не может – Офелия бросается на нее с постели в тот момент, когда она идет, идет, как бы ничего не понимает… А Офелия, бросаясь, быстро дергает ее за юбку, что-то там обрывается… И вдруг перед нами женщина, опять вся в желтом освещении, голая по пояс. Тогда она оборачивается, тоже поддерживая красное платье… И такая вся… у-у-у! Королева! Вот тогда становится все понятным. А когда Офелия – совершенно идеальная женщина, чуть ли не совесть всего происходящего, тогда мне ничего не понятно.

Калмыкова. Ну, конечно, обычно Офелия совершенно бесполое существо…

Тарковский. А она не совесть никакая, а просто крепкая баба, очень крепкая баба, которая вдруг все потеряла. Она из тех, что могла бы все вынести – ан нет! Преступление-то она разглядела, не с отцом связанное, само существо главное преступления, всего, что произошло раньше и произойдет еще. Потому и Гамлета она уже поняла – ведь отношения-™ вообще очень простые. Никаких идеальных отношений ведь нет, увы! Ее отношение к Гамлету зиждилось на вере в него, в его будущность, каким бы он ни был, это не имело значения. Просто человек может не заслуживать этой веры – вот и все! Часто любят тех, кто не заслуживает никакой веры. А теперь Гамлет лежит себе на кровати в сапогах и гремит своими шпорами… Только в последней сцене, когда он начинает драться,

в нем что-то меняется: вот я вам сейчас покажу, мол. И что там мать, если он уже воспитал в себе убийцу. Это ему стоило определенных усилий, но он это сделал! Вот в чем его трагедия!

Калмыкова. Они воспитали в нем убийцу…

Тарковский. Нет, не в этом дело…

Сурков. Мир победил, конечно… Мир победил…