Рей как никогда понимал её. Во взгляде Кейра-старшего читалась безжалостность турникета в метро.
– Что с твоими волосами? И кто с тобой?
Пальцы Кирстин сжались ещё сильней.
– Это Рей, – она решила отвечать только на те вопросы, которых нельзя было избежать, – помнишь, я писала, что встретила человека, с которым провела прошедший год?
Линдси показалась за спиной у Кейра, она осторожно выглядывала из дверного проёма, но Кирстин удалось бросить лишь короткий взгляд на сестру. Та повзрослела и округлилась, теперь её скорее можно было назвать девушкой, чем девочкой, и наверняка в школе на неё уже заглядывалось множество парней.
– Кристи… – улыбка расцвела на её губах и тут же потухла под пристальным взглядом отца.
«Он не поймёт», – отчётливо осознала Кирстин. Нужно было уезжать – и прямо сейчас, но ей очень уж хотелось повидаться с сестрой.
– Кирстин… – вполголоса произнёс Рей у самого её уха, явно тоже намереваясь предложить уехать.
Кирстин решительно повернулась к спутнику и уже двумя руками сжала его ладонь.
– Рей, прости меня… тебе лучше оставить меня с семьёй на пару дней.
Рей молчал. Только губы его дёрнулись.
– Рей… – умоляющим голосом произнесла Кирстин и сдавила его ладонь ещё сильней.
Рей посмотрел на часы.
– Хорошо, – сказал он, – я буду ждать тебя послезавтра на вокзале. Поезд в двенадцать ноль пять.
Рей помешкал.
– Кирстин, – ещё тише сказал он, – если ты не придёшь – значит, нет. Я не буду удерживать тебя рядом с собой, если ты решишь вернуться к семье.
Ему мучительно хотелось поцеловать Кирстин напоследок, но Рей заставил себя сдержаться – не при отце.
Кирстин дёрнулась от последних слов, в глазах её полыхнул огонь. Она хотела ответить, но тоже не посмела.
– До послезавтра, – тихо сказала она и, развернувшись, побрела домой.
Обычно Рей любил бывать в новых городах – но Глазго определённо к таким не относился. Всё здесь напоминало о годах, проведенных рядом с отцом. Бродя по улицам весь остаток вечера, Рей старательно избегал респектабельных кварталов, где мог встретить кого-то из знакомых, но уныние и давящее чувство чуждости, ограниченности этим миром – и в то же время непринадлежности к нему, давило на него.