— Знаешь, говорят, что у каждого из нас на этой планете есть свой двойник. Иногда он живёт до тебя или после, но он существует. Возможно, ты просто столкнулась с двойником Лаэрта?… — На губах смертной так и застыла эта полуулыбка, но глаза оставались немного печальными и задумчивыми.
— Планете? — Переспросила Сельвен, только сейчас обратив внимание на странное слово, но Ирина лишь покачала головой.
— Земле. — Поспешила та исправиться, но слово накрепко засело в голове у лесной девы. Она хотела ещё что-то спросить, но женщина её опередила. — Что с тобой случилось? Твоё платье… — Сельвен почувствовала, что краснеет и поспешила прикрыться руками, но было слишком поздно. — Что-то произошло? — Ирина нахмурилась, а взгляд потемнел, и в нём мелькнуло что-то странное. — На тебя напали? — Но дева лишь криво усмехнулась.
— Можно и так сказать. — Выдохнула дитя Эру, чувствуя как на глаза набежали слёзы. — Моё прошлое, а я опять оказалась слаба… — Смертная подалась вперёд, сжимая её ладонь, и теперь неотрывно смотрела на неё расширенными глазами, полными боли и понимания. От этого простого прикосновения по телу эльфийки пробежало то самое магическое тепло, что, словно волна, смывало все горести, оставляя после себя невероятную лёгкость и сладостное послевкусие.
— Слаб не тот, кто проявляет свои чувства, а тот, кто от них бежит. — Проговорила Ирина, и эльфийке показалось, что в тот момент она говорила не только о ней, но и о себе самой. — Прости меня. — Сельвен вскинула голову, устремив на женщину непонимающий взгляд. — За мои слова ранее. Я была не права и не должна была такое говорить. Не знаю, что на меня нашло…
— Это ничего. Да и я сама… Полезла к тебе с нравоучениями. Прости. — Тонкие пальцы эльфийки скользнули по лицу смертной, чуть разворачивая его. Зелёные глаза потемнели, а брови хмуро сошлись на переносице. — А теперь рассказывай, что с тобой случилось. — Ирина удивлённо захлопала глазами. — У тебя всё лицо исцарапано. Ты от кого-то убегала? — Женщина попыталась вывернуться, но Сельвен удержала её на месте.
— Это ничего. Просто мы не поняли друг друга, и я вспылила. — Но лесная дева недоверчиво повела бровью.
— Он захотел от тебя то, что ты не пожелала?…
— Все мужчины желают чего-то. А когда вино застилает глаза, то они нередко принимают желаемое за действительность. — Ирина решительно отвернулась, снова обращая свой взор к огню. — Мы не лучше. — Внимательно наблюдавшая за ней эльфийка приоткрыла было рот, явно желая что-то сказать, но не произнесла ни звука и, покачав головой, упрямо поджала губы. Какое-то время они сидели в полной тишине, пока лесная дева не потянулась вперёд, слегка сжимая руку женщины.
— Я знаю, что во дворце что-то произошло, и это до сих пор тяготит твоё сердце. — На фоне языков пламени она ясно видела чёрный силуэт ведьмы, которая при последних словах устало прикрыла веки и нервно сглотнула. — Но я не буду тебя расспрашивать, Ирина. Я не знаю смогу ли тебе помочь, но я могу выслушать… — Ответом ей был лишь короткий кивок головы, и когда их взгляды снова встретились, в каре-зелёных глазах стояли слёзы. Сельвен подалась вперёд и крепко обняла темноволосую женщину, чувствуя как в унисон бились их сердца. Почему-то ей казалось, что каждая из них думала о своём, но в то же время об одном и том же.
В наступившей тишине они просидели до самого рассвета. А когда первые лучи солнца скользнули по верхушкам вековых деревьев, в дверь нетерпеливо забарабанили.
Это медленно сводило его с ума. Всё так неправильно, запретно, но в то же время невыносимо желанно. И она, что стала его наваждением, тенью, постоянно блуждающей где-то на грани сознания, но полностью подчинившей себе ночные часы беспокойных сновидений. — Когда она успела пробраться так глубоко? Как? И почему? — Эти вопросы он задавал себе, казалось, постоянно, если только мысли не были заняты ею. Он должен был остановиться ещё тогда, когда женщина бесцеремонно и нагло швырнула поднос в его покоях. Ему стоило отправить её обратно в дом лекаря, а ещё лучше — изгнать за пределы Лихолесья. Но этого не случилось, потому что он слишком увлёкся своей же собственной игрой и в какой-то момент перестал её контролировать.
Эльф замер на краю примыкающей к его покоям, просторной террасы, что возвышалась над лесным королевством. Сейчас, когда ночной мрак окутал всё вокруг, размывая границы между небом и чернеющими внизу вековыми великанами, ему казалось, что платформа парила прямо в воздухе, приближая его к раскинутому над его головой бескрайнему звёздному небу. Это было одним из его самых любимых мест во всём дворце. И именно сюда он приходил, когда его одолевали мрачные мысли или же томления души. Звёзды сияли здесь ярче и были ближе, что всегда наполняло его внутренним светом, силой и уверенностью. Но не сейчас. Его взгляд скользил по небосклону, будто в поисках чего-то. Эльф глубоко вздохнул, до отказа наполняя лёгкие прохладным ночным воздухом, чувствуя как на губах оседает еле уловимый аромат последних осенних цветов. — Нет, всё не то. — Прошептал он, опуская голову и слегка прикрывая веки. Однако уже в следующее мгновение распахнул глаза, развернулся и в несколько стремительных шагов пересёк террасу, подойдя в небольшому вытесанному из камня столу, на котором стоял бокал и графин с вином. Неторопливо, будто смакуя каждую каплю, он наполнил изящный хрусталь и снова замер.
Мыслями эльф опять возвращался в тот вечер, когда впервые почувствовал, что теряет контроль над ситуацией. О, как она тогда разозлилась! Она наконец-то, раскусила его игру, хотя, признаться, думал, что осознание придёт к ней раньше. В тот момент он не видел её лица, но лишь по тому, как она расправила плечи, как, подобно тетиве, напряглось её тело, всё понял. Однако вместо того, чтобы оставить её в покое, он с непонятным самому себе мрачным удовлетворение наблюдал за её метаниями, за тем, как она из последних сил цеплялась за ускользающий самоконтроль. — Сколько нужно было, чтобы тетива сорвалась? — Оказалось — немного. На пол полетел поднос, а потом, забыв о приличиях и своём положении, она выплёскивала ему в лицо всё, что накопилось. И если сначала это его позабавило, то вскоре на смену веселью пришла ярость. — Как смела она не только повышать на него голос, но и обвинять в том, что ей самой нравилось, доставляло удовольствие и наслаждение? Ведь он не забыл того, как она смотрела на него, как отслеживала каждое движение и поворот тела! О, нет! Он не мог позволить ей сейчас строить из себя святую невинность, когда она сама и была катализатором всего! Когда её собственное тело так сладостно отзывалось на его близость! — Мгновение спустя она оказалась рядом. В её горящих глазах мелькнуло удивление и понимание. Кажется, она попыталась увернуться, что было поистине смешно. Но этого было мало, он хотел, должен был видеть её лицо. Остальное произошло очень быстро, и руки двигались сами собой, срывая надоедливую ткань…
«Thuren loth…», — сорвалось тогда у него с языка. Она была действительно похожа на странный, невиданный цветок, который не поражает тебя своей красотой, но отчего-то заставляет взор вновь и вновь возвращаться к нему, отслеживать каждую линию, каждый лепесток. Так и он, не мог оторваться от её лица, что так долго скрывалось от него за этим осточертевшим платком. И её кожа, такая мягкая и шелковистая… Когда его взгляд упал на ещё видимые последствия «воспитания» в коридоре, то он неожиданно для самого себя разозлился. — Как смел тот прикасаться к ней! — Но почти сразу одёрнул себя. — Она всего лишь человек… — Но мысль утонула где-то вдалеке, осталось только ощущение её кожи на кончиках его пальцев и этот сладостный аромат её желания, которое отражалось в её глазах… Он пытался отвлечься, выспрашивал что-то, надеясь на то, что она окажется хотя бы полу эльфом. Но она ничего не помнила. Он не знал и не мог сказать, говорила ли она правду или нет, потому что все мысли были лишь о том, как ему хотелось испробовать эти губы, что она, будто-бы специально так волнительно и дразняще кусала. Когда она прильнула к нему, опалив горячим дыханием шею и мочку уха, он ощутил каждый изгиб её тела и чудом удержался от того, чтобы не взять её прямо там, у стены или на полу, посреди разлитого ею же вина. — Но это было неправильно! — На этот раз выдержка его не подвела, и он постарался избавиться от неё как можно скорее, на последок приказав забыть о палантине в его присутствии. «Возможно так я привыкну к ней, и её внешность не будет вызывать такие сильные эмоции…», — думал он про себя, хотя втайне всё было отнюдь не так, но он не мог даже мысленно озвучить это. А потом им овладела злость на себя и на неё. Он решил, что не будет больше звать к себе, забудет о её существовании, отправит на нижние уровни к остальной прислуге. Как оказалось, его хватило на два дня, в течении которых он то и дело ловил себя на том, что взгляд помимо воли обращался к бархатному шнуру в углу комнаты. Но каждый раз он решительно отворачивался, с силой сжимая кулаки. Поэтому, когда ему доложили о пленённом гноме, он воспринял это со странным чувством облегчения.
Эльф резко вздохнул и залпом осушил забытый было бокал, но лишь для того, чтобы наполнить его снова. С хрустальным кубком в руке он развернулся и неторопливым шагом вернулся к перилам. Смесь теней и мягкого света свечей в его покоях складывалась в странные рисунки на каменном полу террасы. Он приподнял голову, обратив взор к небесам, но ночное светило, только начинало свой неторопливый путь, и его света было недостаточно, чтобы рассеять сгустившийся по ту сторону террасы мрак. Его вновь посетило чувство, что там из непроницаемой темноты кто-то внимательно за ним наблюдал. Это ощущение складывалось у него уже не впервые, но каждый раз он отмахивался от этого, как от назойливой мухи, списывая всё на тьму, что опутала его лес, словно паутина, да беспокойный сон, ставший его верным ночным спутником с того самого вечера. Эльф глухо зарычал и тряхнул головой. Серебристые волосы рассыпались по плечам. — Опять она. — Он иронично улыбнулся, слегка покачав головой, в то время как взгляд светло-голубых глаз снова стал несколько отрешённым. Мысли неумолимо возвращали его в тот вечер.
Всё началось с допроса, что уже не предвещало ничего хорошего, учитывая то, что его пленником был никто иной, как сам Торин Дубощит из рода Дурина. У Трандуила Орофериона и теперь уже бывших королей-под-горой были свои счёты, в нюансы которых тогда ещё молодой принц Торин был просто не посвящен. А глядя на то, какие красноречивые взгляды он кидал на Владыку Лихолесья, можно было с уверенностью сказать, что гному преподнесли значительно урезанную и искажённую версию событий, которые тот теперь считал единственной и непоколебимой правдой. Кто, когда и зачем вложил это в голову гордого гнома, Трандуилу было всё равно. Древний договор заключался не с Торином, не с ним и не им он был расторгнут, а объясняться или разъяснять события былых дней перед потерявшим своё королевство гномом эльфийский король не намеревался. По сути, Трандуилу даже не нужно было его допрашивать, он и так понимал зачем потомок Дурина оказался в этих краях. Единственное, что его настораживало, это то, что тот был один. Ведь не думал он в одиночку сразить дракона? А обнаружить у себя во владениях целое войско эльфу вовсе не хотелось, особенно без его на то разрешения. Однако гном упорно молчал и вёл себя, мягко сказать, недружелюбно. Эльф начинал медленно но верно терять терпение, но всё же решился на последнюю попытку наладить контакт и отправил за вином.
Только заслышав торопливые шаги служанок, он уже понял, что это была она, и от иронии происходящего наверное бы даже засмеялся, если бы не хмурый гном напротив. Краем глаза он заметил её силуэт притаившийся за колонной и невольно стиснул зубы. Она ослушалась его и опять пришла в палантине. — Да за кого она себя принимает?! Неужели она почувствовала его минутную слабость и решила, что теперь может творить что захочет? — В душе вскипела ярость. Когда её практически вытолкали к нему, он уже почти шагнул в её сторону, чтобы преподать свой урок дворцовых манер, но в последнее мгновение сдержался, вместо этого хмуро отслеживая каждое её движение. Было видно, что она сильно нервничала и была очень напряжена. Такое поведение показалось ему странным, учитывая, что даже наедине с ним, в голом или полуголом состоянии, её сердце не заходилось так, как сейчас. Он приказал ей налить бокал для гнома и после внимательно наблюдал за тем, как она направилась к замершему напротив него потомку древних королей. Её руки с такой силой сжимали бокал, что он грозил вот-вот разлететься на мелкие кусочки. И с каждым шагом её сердце начинало биться всё чаще. Это невольно натолкнуло его на мысль, что это было как-то связанно с гномом, и теперь эльф внимательно следил за реакцией последнего. Но Торин даже не обращал на неё внимания, будто смотрел сквозь женщину, даже когда она замерла рядом, протягивая ему кубок. А после он вновь обратился к эльфу, и его слова, полные обиды, желчи и обвинений стали последней каплей. Неважно, что случилось в прошлом, но этот грязный и оборванный гном не имел никакого права говорить с ним, Трандуилом Ороферионом подобным образом! От вскипевшего негодования, он не расслышал того, что король-без-горы сказал служанке, но неожиданно Торин осёкся на полуслове, и это тут же привлекло внимание эльфа. Гном смотрел на женщину расширенными, полными изумления глазами. В следующее мгновение бокал выскользнул из её рук, массивная фигура гнома подалась вперёд, а она попятилась. Потомок Дурина узнал её, не смотря на палантин… Вопросы один за другим замелькали в голове эльфа, вперемешку с яростью и чем-то ещё, тёмным и запретным, но на тот момент его самоконтроля хватило на то, чтобы выгнать её и отправить наглого гнома в темницу. А после ужина приказал доставить её к себе в кабинет.
Поначалу его внимание привлёк её взор, затуманенный и немного странный, медленно скользящий по его телу. Эльфу казалось, что он ощущал его кожей, как невидимые прикосновения. Но вот, она чуть вздрогнула и быстро заморгала, будто прогоняя остатки сновидения, а ему в тот момент доставляло удовольствие наблюдать, как напряглось её тело, как участилось дыхание по мере того, как он приближался. Он был охотником, а она загнанной в угол его добычей. В каре-зелёных глазах искрился калейдоскоп эмоций: осознание, страх, волнение, желание, и последнее нашло отклик и в его теле. Но перед внутренним взором всё ещё стоял образ гнома и то, как он смотрел на неё. Ему нужны были ответы на вопросы. Именно поэтому её и вызвали сюда, и он не может, не позволит ей вновь затуманить его разум, этим шелковистым ощущением кожи под его руками. Пальцы сомкнулись на её шее, вопросы срывались с губ, отражаясь от стен кабинета, но она упорно молчала, лишь беспомощно билась в его руке подобно пойманной птице. А потом комнату наполнил её глухой смех, отчего ему стало вдруг страшно, и он на мгновение отступил.
Каждое сказанное ею слово эхом отдавалось в голове, заставляя кровь вскипать от ярости и… «Гном не имел на это права! Только я могу прикасаться к тебе!» — было последнее, что он промолвил, чувствуя как его окутывает её аромат. И он сорвался. Все мысли исчезли, осталось лишь это безумное ощущения её тела, вкус поцелуев, которыми он хотел наказать и заклеймить её. И, о Великий Эру, она отвечала ему с такой же страстью! Впиваясь в его губы, лаская этими обжигающими прикосновениями, распаляя его всё больше. Когда она застонала, то он еле сдержался, чтобы не сорвать с неё платье и, повалив на пол, не испробовать на вкус каждый миллиметр её тела. Она попыталась перехватить контроль, но он ей не позволил, доводя до пика её наслаждение, проникая пальцами в её разгорячённый центр. Она выгибалась, встречая и отвечая на каждое его движение, но ни на мгновение не прерывая зрительного контакта. Видеть её, когда вот уже вторая волна накрыла её с головой было поистине волшебно. Ему показалось, что её глаза полыхнули изумрудно-зелёным пламенем, но это было так быстро, что он списал это на обман зрения. А потом он снова целовал её, чувствуя как их языки переплетались, лаская друг друга, медленно, дразняще и сладко, будто в предвкушении того, как будут сливаться их тела… «Посмотрите, Владыка Лихолесья целует смертную служанку!» — резанул его сознание насмешливый голос, и это было подобно тому, как если бы кто-то всадил ледяной кинжал ему между лопаток. Из легких разом выбило весь воздух. — Что он делает? Что он наделал? — Стараясь не смотреть на неё, он отступил, разрывая их объятия. Какие слова, срывались с его губ, он не помнил, но уже в следующее мгновение дверь в кабинет громко хлопнула. Он снова был один.