— Это же сон? — промямлил парень, хватая ртом воздух. Я ошарашенно таращилась в его полутемные глаза, когда как он лицезрел на небеса, укрытые легкой дымкой. Я попыталась сжать его плечи, ногти впивались в плотную ткань, надеясь на скорое пробуждение.

— Очнись! Ты не спишь! Нам нужно уходить, Йорки! — я била его кулаками по плечам и груди, но в результате лишь появлялись синяки на обветренной коже.

Он покачал головой и сгреб меня в охапку, передвигая. Теперь я лежала на траве, прижатая им. Я пыхтела, высвобождаясь от него. Но парень был сильнее меня: его руки закрыли мою голову, прижав к груди. Его пальцы дрожали, он склонил голову и произнес, совершенно поражая:

— Совсем темно на этой обветованной земле,

Ты не знаешь меня, но я знаю тебя.

Не бойся нового,

Будь собой — это единственное, что тебя спасет.

Его голос напевал старую колыбельную, которую еще в глубоком детстве напевал мне мой отец.

Каждый раз, когда мне становилось не по себе, папа шептал мне ее, будто это было то, что я просила. В чем я нуждалась. Тем не менее, как не странно, это помогало. Несомненно, действовало и сейчас. Все тело напряглось, как будто было под напряжением. Его пальцы мягко поглаживали мои плечи и макушку, успокаивая. От воспоминаний по коже прошлись мурашки. Его голос, манера… будто часть отца была сейчас со мной, а Йорка не было вовсе. Я осторожно поднимаю встревоженный взгляд к верху, и вместо задорного луча в мальчишеских глазах я видела только взрослый серый мрак, который наблюдал за мной.

— Здравствуй, милая, — промолвил отец. Я была ошарашена. Этого не может быть. Это нереально, Я не могу видеть покойников.

Я бегаю по родному лицу и не понимаю одного: как такое возможно? Рука невольно тянется к его щеке, скользит, рисуя шершавые круги, отчего отец прикрывает глаза, прижимаясь щекой к моей ладони. От него веет холодом, практически морозом. Мне хочется укрыться теплым пледом, но что-то говорит мне, это было бы все равно недостаточно.

— Ты правда здесь? — хриплю я, скованная. — Это же не так на самом деле?

Отец все также улыбается мне одним уголком рта, глаза резко открываются. Почему я его вижу? Он ведь мертв, и лежит далеко от меня, под грудой земли. Чувствую, как прохлада пробегает по моей щеке.

— Действительность — это то, что ты должна видеть, но не то, что хочешь сама. — Взирая на меня почти изголодавшим взглядом, говорит отец. Я качаю головой и пытаюсь привести мысли в порядок, но его присутствие все равно ощущаю.

Вдруг его руки отстраняются от меня; я обнимаю себя за плечи и сворачиваюсь калачиком в этой, на удивление сейчас, мягкой траве, будто это матрас. С уголков глаз катятся отчаянные слезинки, стекая по щекам. Я хочу быть нормальной, а не каким-нибудь отбросом, которому четко приписано: "больная на голову".

— Ты будешь меня все равно чувствовать, милая, — шепчет в ухо голос отца.

Я жмурюсь, хватаю себя за голову и пытко кричу, надеясь вытолкнуть все плохое внутри наружу.

— До тех пор, пока ты думаешь обо мне, я буду с тобой.

Я отчаянно качала головой до того времени, пока не осталась в одиночестве, утопая в

слезах, потихоньку засыпая.