– Я все понял. Но гарантии, хоть слово.

– Хоть? – рассмеялся Ноттэ. – Ты ведь знаешь, я исполняю обещанное. Но ладно же. Золото из кошеля сыпь сюда, оплати мою сговорчивость и успокойся. Так тебе понятнее. Еще присмотри, чтобы городку воздали за причиненный ущерб, меня тут вкусно накормили ужином и я благодарен. Наконец, надеюсь, ты осознаешь, что снова встречаться со мной не стоит?

– О, да. – На лице гранда обозначилась осторожная тень улыбки. Даже наметилось некое превосходство выигравшего, едва он отстегнул кошель и монеты звякнули о столешницу. – Мы достигли соглашения. Вот сорок эскудо, весь мой личный запас в нынешнюю ночь. И ваш вопрос… Ответ так очевиден! Гранд Альдо мог стать патором, но и гранд Луиджи желал того же. Смерть одного из них решала вопрос окончательно. Луиджи распорядился отравить писаря и сообщил вам о злодеянии через своих личных сэрвэдов. Альдо мог бы оправдаться, но, полагаю, не успел.

– По крайней мере, ты не солгал… Глупая возня, жестокая, отнимающая жизнь у тех, рядом с кем вы все – даже не пыль, а нечто еще мельче, – поморщился Ноттэ. – Я пришел к верному толкованию событий через три года после гибели Альдо. Так, на будущее: не советую портить жизнь тем, кто мне дорог. Хотя бы помня о Луиджи. Тень Башни велика и способна сберечь немало тайн, в том числе рукотворных…

Улыбка прочертила на молодом лице нэрриха черные складки, вдруг сделав его жуткой посмертной маской. Гранд отшатнулся, прикрыл глаза. Нелепо бравировать знанием перед тем, кто старше своего облика… Кто выглядит юношей, но в нужный момент не забывает напомнить о своем истинном лице, о подлинных возможностях. И как напомнить! О судьбе Луиджи знают лишь те, кто имеет доступ к тайне высших. Став патором, он управлял делами Башни более двадцати лет и оставил о себе самую добрую и светлую память в Эндэре. Много делал для бедных, истово молился, стойко переносил страдания прикованности к ложу, своего ужасающего бессилия даже руку поднять без посторонней помощи… За него молились во всяком доме, желая праведнику здоровья. Знали о постигшей патора беде: сразу после обретения сана Луиджи оступился, гуляя по берегу. Говорили, он скатился с насыпи в прибрежные гроты, именно там его и обнаружили после десяти дней старательных, но уже безнадежных поисков. Никогда, ни с кем патор не разговаривал о тех десяти днях. За все двадцать лет при власти ни разу он не искал помощи у нэрриха, словно этих существ не было в мире. Уже находясь при смерти, патор продиктовал несколько посланий. В одном из них просил передать старую шкатулку – эту самую, теперь лежащую в ладони Ноттэ – «тому, кому она предназначается, без всякий условий и обязательств». И добавлял: совесть лучше полагать понятием нематериальным, так полезнее для здоровья. Но последнюю волю не исполнили.

Гранд ощутил каплю пота, мухой ползущую по спине. Едва нашел силы поглядеть на собеседника, заново ужасаясь противоестественному сочетанию юности лица и всезнающей, безвременной жути, сокрытой во тьме бездонных глаз.

– Я не задавал вопроса об участи Альдо, лишь посетовал на несправедливость жизни, – усмехнулся Ноттэ, – ты поспешил с ответом… И даже разбудил желание задать новый вопрос. Мы, нэрриха, так любим играть в вопросы. Еще мы способны выискивать ответ долго, очень долго. Если сочтем его интересным.

Вторая капля поползла по спине, гранд передернул плечами, уже не пряча замешательства, переходящего в настоящий страх. Нэрриха погладил шкатулку, убрал в небольшую сумочку у пояса. Звякнув стилетами, выложил на столик оба и принялся рассматривать ножны более старого, с серебряной отделкой еретического южного стиля и витым шелковым шнуром, прикрепленным к рукояти.

– Патор Паоло, кажется, привык бывать у поющих колодцев. Для кого он вызывал эхо? Борхэ, Кортэ, я, еще кто-то… положим, Вион.

– И это ведомо, – ужаснулся гранд очередной точной догадке.

– Простая логика. Он молод и азартен, к тому же всегда желал одолеть меня, – охотно пояснил Ноттэ. Почти весело прищурился, – в честном бою, и это отличает его от Кортэ. Полагаю, он бушевал, почуяв мою смерть.

– Бросил мне под ноги золото, пригрозил смертью всем, кто еще раз позовет его и обманет, проклял Башню, – шепнул гранд.

– Дешево отделались. Кто убил Оллэ, не спрошу, незачем слушать ложь знания или незнания. Мне полезнее знать иное: когда не стало старшего? Осенью?

– Да, – гранд обрисовал ответ одними губами, бледнея все сильнее.

– Он имел опасную привычку приезжать всякий год в Барсу в сезон сбора винограда, – грустно кивнул Ноттэ. – Ты или иной исполнитель… приглядел за делом?

Гранд ощутил, как каменеет шея. Отрицательно покачать головой было необходимо, жизненно важно. Но тьма во взоре нэрриха не могла обмануться, она теперь казалась бесконечно древней и воистину всезнающей. Она не отпускала ни на миг. Воздуха не осталось в горящих легких, жизнь сделалась всего лишь ниточкой пульса, бессильно дрожащей на виске. Пот облепил тело роем навозных мух, щекочущих кожу. По спине, предвещая приход безликой, скользнул вьюжный ветерок, описанный в старых книгах одним из нэрриха, пожелавшим рассказать людям, как он ощущает смерть подобных себе…

– Лет сто назад я был мстителен и отправлял предателей в южную пустыню, к дикарям. Живет там одно занятное племя, – очень тихо молвил нэрриха, продолжая глядеть в упор. – Полвека назад я счел, что смерть сама по себе наказание. Но позже передумал. Ты ведь знаешь, что совесть может оказаться не пустым словом? Вижу, знаешь… Поезжай к патору, усердный исполнитель. Игру следует завершить. После разговора с Паоло ты уж сам займись спасением жалких остатков своей души. Или жди, пока у меня найдется время. Пример святого Луиджи доказывает, что безнадежных людей нет.

Улыбка нэрриха стала неприятно-ласковой. Он встал, подхватил кошель и беззвучно покинул комнату. Гранд выдохнул сквозь зубы, ощущая во рту неприятный привкус железа, а еще крови из прокушенного языка. При попытке пошевелиться вздрогнул и замер. С ужасом перевел взгляд на свои руки. Оба стилета были загнаны в столешницу по рукоять. Один касался правого запястья, пришивая к дереву ткань рукава. Второй точно так же ограничивал подвижность левой руки. Ядовитые, бритвенно-острые жала только что неощутимо лизнули кожу, не оставив ни единой царапины. Совесть пока что оставалась словом, как и предупредил нэрриха. Самым главным словом в жизни, позволяющим надеяться на то, что новая встреча с сыном заката не состоится…