– Двое? С размахом меня ловили, однако же.
– Всех, кого мог, собрал и оплатил, вы слишком опасны, о сын заката, – заискивающе-почтительно уведомил гранд, сменив и тон, и обращение. – Если вы не перекупили их, тогда… тогда как же?
– Разве твоя очередь спрашивать? Дыши и радуйся, что я дозволяю тебе дышать и радоваться.
– Пока дозволяете, – мрачно предположил гранд, опираясь спиной о стену и щурясь. – Темно…
– Так зажги свечу, я не против. Только окно прикрой.
– Уже прикрыто… Не могу понять, зачем я угоден вам живой. Сверх того, – грустно и без фальши добавил гранд, – не понимаю, зачем сам я искал вас и ловил. Я уже прочел записи Борхэ от первого до последнего слова. Вам я могу признаться в столь дерзновенном нарушении запрета патора. Сплошной обман! Никакого продления жизни для людей. Лишь ваше… то есть его выживание за наш счет. По крайней мере, именно таковы мои выводы после поспешного изучения сохранившихся страниц.
– И они верны. Если бы я пожелал жить вечно, я мог бы стать бессмертным, расходуя на питание своего раха чужие души. Но я не Борхэ, тебе это известно. Чего же ты ждешь? Сообщи Башне, что похоронил и меня, и заодно страшную тайну. Значит, ты герой, спас людей от истребления злодеями нэрриха.
– Бездоказательно, – гранд огорчился сильнее прежнего.
– На, держи, – хмыкнул нэрриха. – Я изложил на бумаге свои соображения. Так сказать, еще при жизни. Покойному Ноттэ должны поверить.
– Осмелюсь спросить: вам с того какая польза?
– Неужели ты приехал сюда без оговоренного? – подался вперед нэрриха. – Мой учитель не оставил дневников, но хоть что-то могло уцелеть, даже должно было. Самое незначительное для вас. Любая мелочь. Ты не мог явиться в порт без платы по договору, пусть и неполной. Ты ведь знаешь, гнев взрослого нэрриха не к пользе Башни.
Гранд пожал плечами, прошел к дорожному сундуку, долго в нем рылся и наконец добыл невзрачную, потертую шкатулку. Передал нэрриха, снова сел на кровать.
– На стул и руки сюда, я не люблю случайностей, – буркнул Ноттэ, рассматривая и ощупывая шкатулку.
Гранд пересел, сгорбился, задумчиво изучил оказавшегося теперь совсем близко гостя, одетого хуже, чем многие рыбаки в городе, рубаха вон – грязная, с заплатой… Лицо бледное, осунувшееся. Волосы отрасли и неопрятно падают на лоб, лезут в глаза. Да сколько ни гляди – тощий пацан, деревенщина, таких в любом селении один-два, не особенно умных, но вполне безобидных. Разве в нем можно заподозрить силу, не сравнимую с человеческой? И как постичь загадку: чем больной старик так привязал нелюдя полвека назад, что и поныне этот канат прочнее любых иных? Стоило упомянуть имя – и сын заката, как невесть с чего принято звать этого нэрриха, явился, молча выслушал условия договора и так же молча вскинул на плечо легкий мешок, содержащий красную шелковую рубаху и задаток в золоте – то есть одежду найма и столь малую его плату, что она не привлечет и человека без особенных талантов.
– Чем старик зацепил тебя… вас? – вслух удивился гранд. – Он был всего лишь писарем, он и грандом-то числился лишь по милости высших. Так, бумажный червь, каких в любом архиве из пяти – пять.
– Он был человеком. Уж поверь мне, повидавшему вас немало, это – редкость. Человек способен создать в своей душе целый мир, ничуть не менее сложный и цельный, чем внешний. Потом он уходит, свет гаснет и живущим остается только память, – Ноттэ грустно выговорил очевидное для себя. – Моя память. Ты в ней меньше пылинки, а он…
Ноттэ тяжело вздохнул, переставил стул ближе к свече и открыл узкую шкатулку. Совсем маленькую: длиной в ладонь, не более. Внутри свободно размещался один листок бумаги, свернутый в трубку. Серый, с обтрепанными краями, смятый и позже не очень аккуратно расправленный. И всего-то три строки, заполненные знакомым мелким, без изъянов, почерком… Вернее, в первой все идеально, вторая вполне хороша, а третья лишь начата и оборвана на полуслове.
– Он был самым мирным из людей, зачем понадобилось травить его? – застарелая боль снова ранила сердце.
– Если скажу правду, жизнь оставите? – жадно уточнил гранд.
– Мы с тобой повязаны тайной, – вроде бы согласился Ноттэ. – Пока я мертв, ты исполнил свой долг и имеешь право жить… это очевидно. Но берегись, я могу и воскреснуть для мира.